Зона зла
Шрифт:
– Почему не волков?
– Волк – охотник. Он сам загоняет и берет добычу. Шакал предпочитает держаться возле других хищников. Он для нападения выбирает престарелых, слабеющих. У таких утянуть кусок из-под носа и не получить за это сдачи, значительно проще и безопаснее, нежели охотиться самому.
– А к кому относимся мы?
Верочка вновь возвращалась к вопросу, с которого начался разговор.
– К волкам, конечно.
– Шу-шу-шу! Как бабки на лавочке.
Недовольно ворча, к собеседникам подошел и сел рядом Мишин. Он поднялся с места, где только что отдыхал, но автомат по привычке
– Чем недоволен? – Лукин пытался выяснить, почему разворчался приятель.
– Мы вроде бы тихо.
– Ночью спать надо.
– Неужели мешали?
– Нет, просто ваш треп заинтересовал. Ну и тему выбрали! Коммунизм, демократия… На кой черт трясти ветхие половики? Все это мы давно проходили на семинарах. А ты, Верочка, зря себя терзаешь. Мы самые нормальные люди со здравым складом ума. И нет в нас комплексов. Мы просто хорошо понимаем, что происходит в жизни. И правильно выбираем манеру поведения. Подумай сама, что было. Сперва нас втянули в войну. Так? И даже не в одну. Был Афган. Была Чечня. Потом отцы-правители вышвырнули нас за ненадобностью, как навоз из хлева. Что ж, мы их условия приняли. В чем нас можно винить?
– Шли бы вы оба отдыхать. – Лукин недовольно вздохнул. – Я на службе…
Верочка на эти слова не обратила внимания.
– Сережа, все же так ли мы хороши?
– Какие есть, и упрекнуть нас не в чем. Мы не воруем исподтишка. Это право себе в России присвоили политики – советники президента, генеральные прокуроры, господа министры. Мы свое берем в честной драке. И будем брать…
– Что ты имеешь в виду?
– А то. Вернемся домой, я там еще и банк раскурочу. Почему нет? Опыт кое-какой имеется.
Оказалось, в ту ночь не спал никто. Встал и, потягиваясь на ходу, подошел Крюков. Спросил, обращаясь сразу ко всем:
– Об что спор, господа офицеры?
– Да вот… – Мишин не знал, как лучше объяснить суть их дискуссии. – Верочка старалась выяснить, кто мы – благородные рыцари или обычные разбойники…
– И на чем тянет остановиться?
– Спорим.
– Вы знаете, чем русские отличаются от других народов? В первую очередь наивностью, склонностью к рассуждениям и излишней доверчивостью к словам.
Все молча слушали командира. Он выбрал место поудобнее и присел.
– Сколько я сталкивался с англичанами, французами, с итальянцами, те себя никогда не мучают философией.
– Разве плохо порассуждать? – Верочка задала вопрос с видом примерной ученицы, требовавшей доказательств утверждению, что дважды два есть четыре.
– Не плохо. Бессмысленно. – Крюков удрученно вздохнул. – Рассуждения не меняют действительности, но жизнь от них делается тошнее. Какие мы, к черту, рыцари? По большому счету просто подонки. Хуже того, втянули в грязное дело милую женщину. Не думай, Сергей, что ей нравится быть крутой. Она такой стала от безысходности. Если точнее, то ее такой сделала безысходность.
– Я бы так не стал говорить.
Объяснения, сделанные Крюковым, задели Демина за живое, и он выглядел обиженным.
– Почему?
– Противник стреляет в нас, мы в него. Условия равные. И беда тому, кто менее удачлив, чем мы.
– Не стоит оправдываться, Юрий Петрович. «Они стреляли, мы стреляли…» Наделе все проще. Нам, если на то пошло,
– Но…
– Демин, давайте договоримся принимать правду с открытыми глазами. Мы здесь не по патриотическому велению душ. Не бескорыстные искатели приключений. Нас собрал и привел сюда запах денег. Больших денег. Мы – наемники. "Если нам заплатили бы не православные – не знаю, верят ли те, кто нас нанял в Бога, – а мусульмане, мы бы то же самое сделали для них. Или не так?
– К чему вы это, командир?
Демина задевало такое оголенное определение дела, которым они занимались. Люди даже перед собой немного лицемерны. Одни только говночисты знают, что им выпала доля копаться в дерьме, и копаются в нем, не стесняясь этого. Все остальные, делая даже говенные дела, убеждают себя в том, что осчастливили человечество одним своим появлением на свет. Так устроена наша психика. Даже собственные преступления мы готовы объяснять так, чтобы те выглядели простительными.
– К тому, чтобы никто из вас не унижал себя в мыслях, считая, что дело, за которое мы взялись, нечестное…
– Но не очень моральное, разве не так?
Теперь спросила Верочка.
– Милая, о какой морали можно вести речь? Что это вообще такое? Если на воровской малине, на конспиративной встрече три пахана принимают решение провести «стрелку» и перемочить противников – мораль обязывает такое считать преступным. Это осуждают все – политики, пресса, законопослушные граждане. Но вот в Кремле, на такой же конспиративной встрече, президент и его камарилья… Называть фамилии? Нет? Конечно, вы их знаете. Так вот, камарилья принимает решение вызвать на «стрелку» целую Чечню, замочить побольше чеченцев, нисколько не жалея своих, – это что, морально? Нет? Почему же тогда Конституционный суд России сказал: все нормально, президент имеет право принять решение и послать на убой своих избирателей. Даже если это все ради собственного интереса. Вот и цена морали, в которой воровские паханы осуждаются, а паханы государства – поддерживаются законом.
– И что же делать? – Голос Верочки звучал встревоженно.
– То, что мы уже делаем. Быть бедным, ждать, когда тебе выплатят зарплату, – дело постыдное. Ворюга ездит на «Мерседесе», его все знают и в милиции и в прокуратуре, но ничего против сделать не могут. Значит, главным мерилом силы и власти стали деньги. Вы хотите выжить? Принимайте условия, которые вам предложили. И не надо рассуждать. От этой русской болезни стоит лечиться…
– Будто вы не русский, – обиженно заметил Демин.
Крюков только пожал плечами.
Ночная беседа оставила у всех тяжелое чувство, но к теме они больше не возвращались.
Акт девятый
Мишин в паре с Деминым вышли на разведку подходов к базе. Шли лесом, стараясь держаться в стороне от всего, что хоть маломальски напоминало тропы, натоптанные людьми. Они прошли не менее километра, когда оказались у лесной дороги. Судя по многим признакам, ею давно никто не пользовался. Да и зачем, если здесь можно было проехать только верхом или на телеге, а их в округе скорее всего не осталось.