Зори над Русью
Шрифт:
Все было бы хорошо: и погода пригожая, и дорога легкая, да заметил Некомат, что за ним следят. Два дня, не приближаясь к каравану, неотступно маячили на дальних курганах всадники. Люди Некомата встревожились. По каравану поползли шепоты. «Беда, братцы! Вишь, на шеломянах [223] конники? Выслеживают нас, окаянные, а потом как налетят! Порубят аль в полон заберут. Вестимо! У нас и людей–то два десятка. Попадем, как чижи в перевесище, [224] как сетью нас накроют».
223
Шеломяни — холмы.
224
Перевесище — большая сеть, натягивавшаяся между деревьями для ловли птиц.
Некомат ослеп и оглох, татар не видит, шепота холопов не слышит, и, лишь когда никого поблизости не было, он зорко приглядывался к татарским караулам.
На третий день в степи стали попадаться голые, вытоптанные места, покрытые лошадиным пометом. Вдали, в колеблющемся от зноя голубом мареве, проносились бесчисленные табуны. Сторожевых караулов стало заметно больше. По всем признакам близко кочевье. Люди Некомата с тревогой глядели на хозяина: «Как он?»
А он никак! В полдень по–обычному велел делать привал и, поев гречневой каши с бараньим салом, завалился в холодок, под телегу, вздремнуть.
В этот послеполуденный час и напали ордынцы. Видя, что их много больше сотни, в купецком караване никто и не сопротивлялся, покорно дали себя перевязать.
Ничего не слыша, Некомат посапывал себе под телегой и проснулся лишь после того, как получил крепкий пинок сапогом.
Старик выглянул из–под телеги, ворчливо спросил по–татарски:
— Это еще что за разбой?
— Вылезай, старый ишак!
Некомат покосился на петлю из сыромятной кожи, что была в руках у татарина, и, не торопясь, полез за пазуху. Татарин, видя, что старик медлит, замахнулся было на него ремнем, но тут Некомата будто ветром выдуло из–под телеги. Вскочив на ноги, он закричал:
— Остерегись, шайтан! [225] Это ты видал?
Татарин замер.
— Пайцзе?
— Она самая! Басма царя Абдуллы! — Некомат высоко поднял серебряную дощечку с вырезанной на ней головой тигра.
Как волна прошла по толпе татар. Все сразу стихли и торопливо принялись развязывать людей Некомата. Сотник, пнувший купца, срывающимся от страха голосом молил о пощаде.
Некомат зевнул, проворчал:
— Поспать не дали, черти. — И, обратись к своим, крикнул: — Запрягай, что ли, ребята!
225
Шайтан — дьявол. Слово арабского происхождения.
Окруженный татарами, обоз Некомата с почетом въехал в кочевье.
Купец спросил сотника:
— Кто у вас тут старшой?
— Тагай–мурза. Тархан великого хана.
Некомат и бровью не повел. Видали, дескать, и не таких зверюг. Не страшно. Приказал вести себя к мурзе.
Тагай стоял у своей юрты, ждал добычи, а увидав, что купец едет на свободе, весь сморщился, будто уксусу отведал.
Некомат взглянул на Тагая и про себя ахнул — знавал Тагая раньше, до того, как ему мурзой стать. Он самый! Только постарел, морда стала как печеное яблоко, а дурость на морде старая, только ныне жирно покрытая лаком важности. Ишь расперло черта.
Видимо, признал купца и Тагай, но тоже, виду не подал. И тот и другой приличий не нарушали. Купец кланялся. Мурза кланялся. Оба так и сыпали льстивыми речами.
Сотник успел шепнуть мурзе про пайцзу, и Тагай что было сил старался ублажить гостя. Думал посадить его на цепь, а пришлось усадить в свою юрту и угощать. Впрочем, Тагай был доволен, ибо купец не отказывался, пил кумыс, а Некомат пил и думал: «Даром, что ли, я кобыльим молоком поганюсь?»
— Слышал я, — начал по своему обыкновению издалека Некомат, — что Азис, царь Саранский, помер. Не знаю, правда ли?
Будто о самом обыденном деле, Тагай ответил:
— Помрешь, коли глотку перережут.
«Ишь, как у них просто! Режут своих царей татарове», — подумал про себя Некомат, а вслух спросил:
— Вот еду я к Мамаю. Стало быть, теперь мне в Новый Сарай [226] путь лежит? Я чаю, Мамай нынче там, коли царь Азис помре?
Мурза только головой покачал.
— Абдулла–хан давно рвется в Сарай–Берке, но Мамай его не пускает.
— Что так?
— Западня! Разберись там во дворце, кто тебе враг, кто друг. Скольких ханов в Сарай–Берке прикончили! То ли дело в степях! Отсюда, с приволья, Мамай над всей Ордой властвует.
226
Новый Сарай — Сарай–Берке.
Некомат схитрил, поправил Тагая:
— Ты хотел сказать, царь Абдулла властвует над всей Ордой.
— Я сказал — Мамай! Этот шайтан ханом распоряжается, как своим данником; ну это еще не велика беда была бы, — Тагай вздохнул, — беда, что он и до нас добираться стал.
— Как так?
— Больно просто! Вот нынче мне на шею Мамай аркан накинул и затянул. Не передохнешь.
Некомат, сидевший до того опустив глаза, поднял голову, невольно посмотрел на жирные складки на шее мурзы и повторил недоуменно:
— Как так?
А сам подумал: «С первых же слов да о своей беде. По–прежнему прост Тагай».
Но купец ошибался. Мурза начал свой рассказ неспроста.
— Видел ты, купец, орды мои? Народу много! Лошадей много! В степях приволье. Чем не жизнь?
Некомат кивнул.
— А главное, хану даней я не плачу, ибо я тархан и охранный ярлык ханский у меня есть. — Тагай привстал, из красной лакированной шкатулки достал пергамент, начал медленно читать:
«Мое Науруз–хана слово: правого крыла и левого крыла огланам, тысяцким, сотникам, бегам, внутренних селений даругам, казням и муфтиям, шейхам и суфиям, писцам, таможенникам и сборщикам податей, мимохожим и мимоезжим послам, дозорам, заставам, ямщикам, кормовщикам, сокольникам и барсникам, лодочникам и мостовщикам, базарному люду. [227]
227
Обычное начало ханского ярлыка — обращение в ордынской чиновничьей иерархии. Все ордынские феодалы должны были занимать в походах и битвах строго определенные места, отсюда и обращение к правого и левого крыла огланам — царевичам — по их месту в строю. Бег — то же, что нойон, но титул этот тюркского происхождения. Даруга — правитель области. Казни — духовные судьи. Муфтии — судебные должностные лица. Шейхи и суфии — мусульманские миссионеры.
Понеже держатель сего ярлыка Тагай–мурза великие услуги нам оказал, объявляем мы: быть Тагаю–мурзе под нашим покровительством, быть ему вольным тарханом. Землям и водам его, кочевьям и пастбищам, садам и мельницам, людям его, кто бы они ни были, не причинять насилия. Повинности с табунов и садов, амбарные пошлины, плату за гумно, ясак с арыков, подать, называемую каланом, да не взимают с него. Если он приедет в Сарай–Берке, в Сарай–Бату и Хаджи–Тархан и купит там что–либо или продаст, да не берут с него ни пошлин, ни весовых, не требуют дорожной платы, ни платы за караулы. Пусть с него не требуют подвод, не назначают постоя, не требуют с него ни пойла, ни корма, да будет он свободен и защищен от всякого притеснения, поборов и чрезвычайных налогов. Для того, чтобы это было исполнено, дан сей ярлык с золотым знаком и красной тамгой». [228]
228
Красная тамга — ханская печать.