Зорро
Шрифт:
Глава 8
Поутру начались сборы в дорогу, а потом и сама дорога, во время которой дона Росендо никак не покидало беспокойное чувство, что он что-то забыл. Один раз он даже попросил падре придержать осла, сказав, что ему надо подтянуть подпругу, но, спрыгнув на землю, первым делом ухватился не за седельный ремень, а за кожаную покрышку, закрывавшую плетеный дорожный баул, притороченный к луке. В бауле все было на месте, но, бросив взгляд на лежащую сверху флягу с ромом, дон Росендо внезапно вспомнил: птица! Ведь не случайно дон Диего устроил весь этот фокус с птенцом, проклюнувшимся из яйца и выросшим на его ладони, с развернувшейся запиской… И в том, что к утру сам дон Диего вновь исчез, оставив нетронутой свежезастланную постель, тоже ощущался какой-то неясный, но тревожный намек на некие обстоятельства, при которых может возникнуть острая надобность как раз в голубиной почте.
Чтобы как-то унять внезапно подступившее волнение, дон Росендо отвинтил крышку фляги, сделал длинный, обжигающий нёбо глоток и протянул флягу падре. Но тот не просто отказался, а даже как будто пугливо отшатнулся от этого вполне естественного предложения, которое, впрочем, тут же приняла Касильда, промокшая под косыми струями дождя.
После этой короткой заминки дон Росендо пропустил сестру вперед, и путники тронулись дальше, сутулясь в седлах под тяжелыми от воды плащами. Тропа становилась все уже, а там, где мокрые понурые кусты обступали ее так плотно, что почти смыкались ветвями, падре Иларио выхватывал из-под сутаны мачете и с неожиданным для его сана и возраста проворством принимался рубить колючие заросли, усеянные мириадами блестящих капель. К тому времени дождь уже почти перестал и из болотистой низины, куда вела тропа, потянуло вечерней прохладой. Тучи тоже понемногу разошлись, открыв потемневшее до бирюзовой синевы небо.
Перед спуском в низину путники сделали привал, чтобы немного перекусить и свериться с картой. Все совпадало: поворот тропы на запад, горная цепь в ореоле сверкающих ледяных пиков вдали, и даже косо выпирающий из сопревшей травы валун, под которым развели костер, – и тот был помечен кружочком и крестиком, обозначавшими место старого кострища.
– Этой тропе, по-видимому, не один десяток лет, – заметил дон Росендо, увидев за валуном груды костей и черепаховых панцирей вперемешку с разложившимся до бесформенной гнили мусором.
– Вы, вероятно, хотели сказать: не одна сотня? – сказал падре, раскладывая на плоском камне маисовые лепешки.
– Считайте, что я оговорился, – согласился дон Росендо, возвращаясь к костру и принимая из рук Касильды бычий рог, наполненный горячим пуншем.
Падре Иларио пил воду из деревянного ковша с изогнутой ручкой, украдкой наблюдая за доном Росендо и Касильдой, оживленно обсуждавшими дорожные впечатления. Разговор, впрочем, протекал весьма беспорядочно, как это часто бывает между людьми, давно и хорошо знающими друг друга. Касильда могла, к примеру, после восторгов от встречи с огромным опоссумом, поднявшим на дыбы ее жилистого мула, вдруг вернуться к утренним сборам и мягко пожурить конюха, который даже не потрудился как следует вычесать репьи из конского хвоста. Дон Росендо тут же пригрозил по возвращении «накрутить хвост» самому конюху, но угроза тут же забылась, словно выветренная его же рассказом о шаровой молнии, едва не испепелившей ранчо вместе со всеми его обитателями. При этом ни падре, ни Касильда не подозревали, что рассказчик замалчивает настоящее окончание всей этой истории, подменяя его безыскусной выдумкой про то, как под его ногой внезапно провалилась половица и он рухнул вниз, пропустив над собой огненную смерть.
– А что было дальше? – поинтересовалась Касильда, после того как дон Росендо живо изобразил и свой испуг, и радость по случаю чудесного избавления.
– Ничего, – пожал плечами тот, – шар вылетел сквозь прореху в винограднике, а я отправился спать, чтобы набраться сил перед дорогой…
«Значит, меня он ночью не видел, – с облегчением вздохнул падре. – Впрочем, не исключено, что вся эта история либо пригрезилась этим краснокожим дьяволам, либо они сами сочинили ее, чтобы поглумиться надо мной…»
Успокоив себя этой мыслью, падре запил водой последний кусок лепешки и, поднявшись с земли, направился к своему ослу.
– Куда вы собрались, сеньор? – негромко крикнул ему вслед дон Росендо. – Через полчаса станет так темно, что ваш Микеле не сможет разглядеть собственного копыта…
– А разве мы не взяли с собой факелы? – спросил падре, оглядываясь на него.
– Взять-то мы их взяли, – ответил дон Росендо, аккуратно обрезая ножичком кончик сигары, – но я плохо представляю себе, как вы будете прорубаться сквозь заросли чаппараля с факелом в одной руке и мачете в другой… К тому же это прекрасное место для ночлега, и я не вижу причин, отчего бы нам здесь не остановиться.
– Мне казалось, что вам не терпится взглянуть на каменных истуканов, – проворчал падре.
– Да, но не до такой степени, чтобы обдирать в кровь морду вашего симпатичного ослика, – рассеянно ответил дон Росендо, выпуская в потемневшее небо сизую струю сигарного дыма.
В рассеянном свете вечерних сумерек путники стали располагаться на ночлег. Дон Росендо расстелил на земле коническую скатку походного шатра, пропустил в петли бамбуковые шесты и с помощью падре и Касильды воздвиг эту конструкцию неподалеку от торчащего из травы камня. Затем он откинул треугольный кусок холста, прикрывавший вход в шатер, и, забравшись внутрь, расстелил вокруг центрального шеста три плотные войлочные попоны.
– Вот и все, ночлег готов! – весело воскликнул дон Росендо, вылезая наружу. – Места на всех хватит!
– Благодарю вас, сеньор, но мы с Микеле привыкли жить сами по себе, – поджал губы падре. – К тому же я и так порядочно стеснил вас нынешней ночью…
– Оставьте, падре! – замахал руками дон Росендо. – В этой глуши мы с сестрой рады любому гостю…
– Тем более позвольте мне… – подчеркнуто сухим тоном перебил падре.
– Нет-нет, не подумайте, что мы готовы распахивать ворота перед любым проходимцем, – спохватился дон Росендо. – Беседа с вами доставила нам истинное наслаждение…
– Да? – удивился падре. – А я всегда боюсь сбиться на проповедь и тем самым преступить один из основных законов жизни…
– Какой же? – спросила Касильда.
– Всему свое время и место, – скорбно вздохнул падре. – И как никто не в силах избрать время и место своего рождения, так же никто не имеет права определять место и мгновение собственной смерти, ибо и само солнце не властно изменить свой путь, сколь же ты, человек, ничтожнее небесного светила… – Падре умолк и устремил взгляд в густые переплетения ветвей над остроконечным куполом шатра.
– Интересная мысль, продолжайте, падре! – уважительно прошептал дон Росендо.
– Нет-нет, не стоит, – пробормотал тот, опуская голову и прикрывая лицо складками капюшона. – Я же сказал: всему свое время имеете…
С этими словами падре повернулся спиной к шатру и пошел по тропе, на ходу вытаскивая из-под сутаны мачете. Проходя мимо разложенного у костра походного скарба, он молча взял с земли приготовленный факел, ткнул просмоленной пенькой в россыпь углей, а когда пламя вспыхнуло, направил его мятущийся свет на густые переплетения ветвей, образовавшие над тропой низкие колючие арки. Дон Росендо и Касильда стали расседлывать лошадей и мулов, развешивать мешки с провизией на тонких упругих ветвях, запасаться хворостом на ночь, и к тому времени, когда со всеми этими делами было покончено, падре успел проложить в кустарнике целый туннель, выстланный мелко нарубленными ветками. Микеле, по-видимому, привыкший к чудачествам своего хозяина, уже без всяких призывов топал следом за ним, подбирая из-под копыт свежие побеги.