Зорро
Шрифт:
И вдруг откуда-то из предполагаемого конца туннеля послышался страшный треск и вопль, сменившийся звуком глухого удара и яростным проклятием, весьма отчетливо прозвучавшим в сыром вечернем воздухе. Вслед за этим раздался истошный рев Микеле, а когда дон Росендо кинулся в туннель, осел едва не отбил ему печень своими брыкливыми копытами.
– Кончай дурить, проклятая скотина! – рявкнул на него дон Росендо, но слова эти возымели на патриаршего осла действие, совершенно обратное желаемому: он взревел еще пуще и, подняв хвост, с треском пустил в своего обидчика длинную вонючую струю. Дон Росендо метнулся в сторону, в клочья разодрав куртку об острые колючки, но этот маневр позволил ему проскочить мимо ослиного бока и, избежав копыт, ухватить упрямую скотину за уздечку.
– Падре, что с вами? – крикнул дон Росенде, вглядываясь во мрак между обрубленными ветвями и сильной рукой удерживая на расстоянии оскаленную морду Микеле.
– Со мной, кажется, все в порядке, – послышался слабый голос откуда-то из-под земли, – но если бы ветви чаппараля не были насквозь пропитаны водой, то сейчас я разговаривал бы уже не с вами, почтеннейший дон Росендо, а с самим апостолом Петром…
– И о чем бы вы с ним говорили? – ухмыльнулся успокоенный дон Росендо, осторожно, на ощупь, продвигаясь в направлении голоса.
– Первым делом он бы спросил: какие грехи, несчастный, привели тебя на костер Святой Инквизиции? – слабым голосом простонал падре уже откуда-то из-под самых ступней дона Росендо.
– О чем вы, святой отец!? Какой костер? Какая инквизиция? В этой глуши да еще в наше время? – воскликнул дон Росендо, тщетно пытаясь разглядеть что-то во тьме, откуда доносился голос падре Иларио.
– Если бы чаппараль, настеленный поверх этой ловчей ямы, был сухим, а горящий факел выпал бы из моей руки во время падения, на этом месте уже полыхал бы костер, достойный Савонаролы, – рассудительным голосом ответил падре. – Кто-то, по-видимому, очень не хочет, чтобы вы, сеньор, добрались до идольского капища, и расставляет на вашем пути всякие ловушки…
– Но почему вы решили, что эта яма предназначалась именно для меня? – спросил дон Росендо, щелкая кремнем огнива и направляя сноп искр на промасленный конец пенькового трута. Растрепанные волокна тут же затлели, а когда трут вспыхнул, дон Росендо склонился над краем ямы и выставил перед собой язычок пламени, слабым бликом отразившийся в гладко выбритом кружке тонзуры на редковолосой голове падре Иларио.
– Да потому, что на вашей карте была обозначена только эта тропа, – простонал падре, поднимая к свету исцарапанное, перепачканное желтой грязью лицо. – И тот, кто дал вам эту карту, разумеется, рассчитывал на ваше любопытство и неспособность долго сидеть на о дном месте…
– По-моему, это все же ваши домыслы, святой отец, и не более того, – усмехнулся дон Росендо, осматривая свежие обрубки древесных корней, торчащие из вертикальных, гладко стесанных лопатой стен ямы. – Вы не очень сильно ушиблись?..
– Пустяки, царапины, – отмахнулся падре, поднимаясь на ноги и отряхивая сутану.
За время этого разговора трут в руке дона Росендо разгорелся, и пламя вдруг высветило в одной из стен ямы круглое отверстие, что-то вроде норки, куда с трудом могла бы пролезть лишь небольшая крыса. Но едва дон Росендо хотел сказать, что яма, по-видимому, не столь уж свежа, раз ее успела обжить кое-какая живность, как из норки показалась треугольная змеиная головка, быстро бьющая по воздуху блестящим раздвоенным язычком. Яма была неглубока, и дон Росендо понял, что когда падре встанет во весь рост, змеиная головка окажется как раз напротив его высокого бледного лба.
– Падре, берегитесь, не поднимайте голову, сядьте на дно ямы, – негромко, стараясь не спугнуть змею, зашептал дон Росендо, продолжая держать горящий трут и свободной рукой нашаривая на поясе рукоятку кинжала. Сделать это было довольно трудно, так как он лежал на животе и ладонь все время натыкалась на колючие обрубки веток, густо устилавших землю. Но в конце концов дон Росендо достиг своей цели, и теперь ему оставалось сделать лишь один быстрый взмах клинком, чтобы отрубленная змеиная головка упала к ногам перепуганного священника. Впрочем, испуг, приписанный падре Иларио, оказался несколько преувеличен, ибо не успел дон Росендо взмахнуть кинжалом, как в воздухе мелькнуло лезвие мачете и в темном отверстии норки забился обрубок змеиного туловища.
– Этот негодяй рассчитал все, – пробормотал падре, вытирая лезвие полой сутаны и ногой отбрасывая в угол ямы мертвую змеиную голову. – Он даже поселил сюда кораллового аспида на тот случай, если человек провалится в яму среди бела дня и у него в руках не будет факела, от которого сухие ветви вспыхивают, как порох… Неужели и после этого вы продолжаете считать все происходящее не более чем случайным совпадением?
– Даже не знаю, что и думать, – растерянно произнес дон Росендо, убирая кинжал в ножны и протягивая ладонь навстречу поднятой руке падре Иларио.
– Простите мою дерзость, сеньор, но мне сдается, что вы немного лукавите, – усмехнулся падре, носком деревянного башмака выбивая ямку в сырой земляной стене, – неужели вы не помните того, кто дал вам эту карту?..
– Да, но… – пробормотал дон Росендо, чувствуя, как цепкие пальцы священника словно кнутом захлестывают его ладонь.
– Что «но»? – быстро перебил падре. – В вашу душу начинает проникать страх перед этим человеком?
– Нет, но я бы хотел получить более определенные доказательства, – заявил дон Росендо, упираясь коленом в край ямы.
– Я полагаю, что за этим дело не станет… – вздохнул падре.
– Вы готовы, падре?.. – перебил дон Росендо, поднимая горящий трут над головой.
– Да, сеньор, – коротко ответил тот, поставив ногу в земляную выбоину.
Дон Росендо откинулся назад и, на излете поймав толчок падре Иларио, резким рывком буквально перебросил длинное тело священника через растрепанную кромку веток по краю ямы.
– Вы полагаете, теперь мы можем спать спокойно? – спросил он, немного отдышавшись.
– Полагаю, да, – сказал священник, поднимаясь с земли и отряхивая сутану.
На этот раз он не ошибся; ночь и в самом деле прошла спокойно, если не считать воя койотов, рвущих на части прибитую упавшим деревом падаль. Дон Росендо, еще неуспевший привыкнуть к этим звукам, порой просыпался и выходил из шатра, чтобы выкурить сигару, подбросить сучьев в тлеющий костер и заодно взглянуть на лошадей и на падре, который все же настоял на своем и лег поодаль, завернувшись в плотное дорожное пончо и привязав своего лопоухого Микеле к корявому пеньку на краю тропинки. Все это падре проделал в тихом и упорном молчании, словно отгородившись стеной от дона Росендо и Касильды, настойчиво зазывавших его в шатер.