Зов Армады
Шрифт:
– Господи! Отведи от нас бесов лесных, дай отдохнуть с пути и сил набраться, – перекрестился дед. – Ну, и?
– Давай я! – предложил Варан, слегка приподнявшись.
– Я могу, – поднял руку Талгат.
– И я! – отозвался Малой.
– Лучше с меня! – проговорил Хук.
– Э, нет, рабы Божьи! Начнем с командира нашего, если он не против.
– Хорошо, давай, Игнат. – Холод сосредоточил внимание на серьезном морщинистом лице старика.
– Какую страницу? Их здесь тысяча. Только двух не хватает. Канули в небытие.
– Да ладно – канули. Какнули кое-кто
– Ироды! Все бы вам зубоскалить и подтрунивать над бедным священнослужителем, – пробурчал дед и послюнявил палец в преддверии лотереи.
– Прям игра из детства… открой… э-э… шестьдесят седьмую.
– Та-а-к. Шестьдесят семь… Ага. Вот, слушай, командир.
И дед стал читать мелкие строчки «Сказаний…». Было темно, несмотря на блеклый свет переломленной палки-фонаря в углу и костерка на входе; снаружи страшно и протяжно выли, а стены полуразвалившейся церквушки оглашал хрипловатый голос:
Когда ты шагаешь по пыльной дороге,Когда шевелится на древах листва,Ты вспомни ее, свою девственно юную,Ту, что не пускала тебя на войну.В бою не страшись железного звонаИ криков не бойся, забудь обо всем.Тобой руководствует сердце Канона.Будь смел и решителен в деле своем!– Вот, командир, твоя страница! – Дед торжествующе оглядел лица товарищей и посмотрел на Холода.
– Отлично, Игнат! – Тот взглянул на бойцов и улыбнулся. – Мне понравилось.
– Прям про нашего командира стишки. Круто. Теперь мне. – Варан подумал и выдал: – Сто тридцать первая. Давай, старый.
– Сам ты… три дня не умывался, пацан, блин! – чуть обиженно сказал Игнат, открыл и стал читать, постепенно умолкая и бледнея:
Станет грозным небо, загудит земля,Потом проснутся духи и сожрут тебя…– Вот, еп! Ты че, Игнат? – Боец вмиг побледнел, улыбка исчезла.
– Я… я читаю, что там есть! – промямлил дед.
– Нет, лучше открой сотую страницу, там глянь.
Опять зазвучал голос Игната:
Как посмотрит вдаль он, зашуршит листвой,Прилетит, как буря, закусить тобой…– Дед! Ты че в натуре?! Захотел напугать меня?! Пипец. Шестьсот шестьдесят первая! – буквально крикнул Варан, зажав рану в боку и буравя старика отчаянным взглядом.
Все отрешенно смотрели в стороны, но только не на Варана. Где-то на окраине развалин опять завыли. В третий раз зазвучали рифмы:
Здесь темно и страшно, заунывно и мертво…Зверь лежит с открытой пастью, не смотрел бы на него…Еле-еле успокоили испуганного солдата. Дальше продолжать игру никому уже не захотелось. Все улеглись, погруженные в свои мысли и обдумывая засевшие в мозгу строчки. Спали, конечно, плохо.
Утром всех разбудил брякнувший наверху колокол. Добрыня встал, чтобы сходить осмотреть периметр, а дед решил разбудить солдата, чтобы извиниться за вчерашнее. Игнат расталкивал Варана, тряс его и щипал, но затем с нервным заиканием громко произнес:
– Он… умер!
Так внезапно и непонятно отряд потерял еще одного бойца.
Где-то за забором громко заорал Добрыня. Все, за исключением Дюрана, бросились на крик, а он подсел, опираясь на ружье, к умершему Варану. Челюсти дрожащего солдата от холода свела судорога, он медленно склонился над товарищем, сквозь сумерки вглядываясь в него. Бледные щеки, лоб, нос, губы… Боже! Дюрану показалось, что губы мертвого шевелятся, он пригляделся… Ужас! Рот умершего открылся, и оттуда струей хлынула куча мелких, живых червей. Дюран отпрянул и упал, с ужасом созерцая, как белые влажные червячки в несметном количестве выползают изо рта покойника. Целый поток их хлынул по лицу Варана. Дюран на карачках заковылял к проему в стене, но оттуда внезапно появился эберман с искаженным желтым лицом и с размаху всадил бойцу в глаз короткий кол. Дюран повалился и затих.
Треш успел ухватиться за гнилую перекладину ограды и оттолкнуть Добрыню. Перекошенный забор с треском и скрипом повалился, подняв в воздух тучу навозных мух величиной с доброго шмеля. Отряд отпрянул от кучи мусора, поросшего бурьяном, и роя мух-мутантов. И тут грянул выстрел, а следом за ним раздался крик Добрыни:
– Шухер, братцы-ы! Угроза с леса.
Быстро, с опаской взглянув через дыру оставшейся целой ограды, Треш увидел на туманной поляне толпу грязно-серых, уродливых оборванцев. Три-четыре десятка.
– Вот, еп! Фантомы эберманов пожаловали! – воскликнул Хук, но тут же изменился в лице: – И конечно, где-то с ними их Аас.
– Кто-о?! – бросил пригибающийся на ходу Треш, занимающий позицию для стрельбы. – Какой еще в задницу Аас?
Ответа не последовало – не до того было в рукопашной схватке. Минут через пять Добрыня с отрубленной по локоть правой рукой поспешно вернулся обратно и с помощью Анжелы стал обвязывать изливавшую кровь конечность.
– Если бы не крыса… отвлекла, зараза! А этот урод отсек мне руку… моей же секирой. Тварь! Позор какой… м-м… гадина! Я найду ее, я убью эту мерзость!
– В том-то и дело, что их почти нельзя убить! – произнес Хук, разглядывая призрачных уродов, окружавших развалины церкви.
– Не понял, Хук? Как это? – спросил Холод.
– Ну, как-как… Вон, мы с большущим трудом завалили гуффонов, а эти, – Хук показал в окно, – эти бессмертны…
– Черт!
– Что же нам делать? – Анжела впала в отчаяние. – Варан так неожиданно умер. Добрыня… ваще жесть! Еле остановила ему кровь. И вдобавок окружены этими уродами.
– Наш отряд кроме Варана еще и Дюрана потерял, – решился сказать Треш.