Зов Оз-моры

Зов Оз-моры

(первая книга цикла «Тишайшие годы»)

«Отец у него черемисин, а мати русалка, Минка да Манька.

А он, Никитка, колдун учинился… да и к чертям попал в атаманы»

Протопоп Аввакум «Послание старцу Ионе»

Дождик. Намокли и ветви орешника, и трава, и лесная подстилка… а во рту шершаво и сухо. Сложить бы ладони лодочкой, подставить под живительные капли и подождать, пока наполнится пригоршня… но нет, руки не слушаются. Как же хочется

Денис прижался губами к рукаву зипуна и начал жадно высасывать из мокрого сукна влагу – грязную, солоноватую от крови, пахнущую лесной прелью. Он радовался, что осень в нынешнем 145 1 году стояла неправильная, по-летнему тёплая. Покров уже прошёл, а заморозки не случались ещё ни разу. Значит, оставалась надежда, что эту ночь удастся пережить.

Когда жажда отступила, он прислушался к звукам леса. В шелесте дождя, шёпоте ветра и шорохе ещё не опавших листьев ему померещились взмахи крыльев огромной ночной птицы – непомерной величины филина, который снижался, чтобы впиться когтями в пораненные плечи.

«Сбивает с толку рогатый! Помрачает мой разум. Изыди, бесово наваждение!» – прошептал Денис. Он хотел перекреститься, но не сумел даже сложить двуперстие: скрючило пальцы правой руки.

Изыди, бесово наваждение! В лесу и без тебя страшно. Тут водятся и волки, и медведи, и кабаны. Конечно, осенью зверь сыт и обычно обходит человека. Обычно… но не всегда. Разве предугадаешь, пробежит он мимо или нападёт, возбуждённый запахом крови? Ну, и как отбиваться, если даже подняться на ноги не получается?

А ведь есть звери и опаснее волков! С саблями, с бердышами, с собаками… Они, наверное, уже идут по следу. Как спастись от второй погони? Надо заползти глубже в ночную чащу! Люди Быкова туда не сунутся. Испугаются заблудиться в ночном буреломе, да и Вирь-аву 2 убоятся. Кто ж из козловцев её не страшится? Мордва на торге только о ней и жужжит, предостерегает…

Вирь-ава! Ужасающая Дева леса. Громадная, словно дерево, и злобная от одиночества. Ей и сабли нипочём, и топоры, и даже пищали. Как схватит да хряпнет о ствол осины – так и останешься умирать в безлюдных дебрях с переломом спины. Кричи, не кричи – никто тебя не услышит, не спасёт.

«Люди Быкова не полезут в Челнавский лес, – успокаивал себя Денис. – А на меня, израненного и покалеченного, Вирь-ава не нападёт, ведь и у лесной русалки есть сердце».

Его зипун так напитался дождевой водой, что весил, казалось, целый пуд. Трудно было ползти в нём, но и скинуть нельзя: октябрь всё-таки на дворе. Чёрные и густые, как у цыгана, кудри давно уже не пенились, а сбились в колтун и намокли. Денис теперь жалел, что не отстриг их перед дорогой.

Силы оставляли его. Он рывками продолжал свой путь, вскрикивая от боли в вывихнутой ноге. Вдруг его левая рука наткнулась на маленький шарик, скользкий и твёрдый. «Вроде дикое яблоко», – обрадовался Денис. Подполз, понюхал. Да, пахнет яблоком! Пододвинул находку

Он начал наощупь искать душистую горьковатую падалицу, которую дерево сбросило совсем недавно. Денис жадно ел яблоки, забыв и о погоне, и о Вирь-аве, и о волках, и о гигантской хищной птице, которая мерещилась ему чуть меньше часа назад.

Утолив голод, он собрался с духом и вновь стал продираться через упругие ветви подлеска, вдыхая влажный воздух, напитанный запахами прелости и грибов. Денис полз, пока не добрался до поляны, посреди которой лежало старое поваленное дерево, покрытое мхом и розетками молодых опят. Ни обогнуть его, ни перелезть через него уже не оставалось сил.

Вдали между деревьями холодно засветились чьи-то глаза. Неужели волки? Денис с опаской наблюдал за этими огоньками. К счастью, они не приближались к нему. Помелькали, а потом и вовсе исчезли.

Он почувствовал, как часто и неровно бьётся его сердце, как кровь приливает к вискам. Понял, что больше не сможет ползти. Положил голову на трухлявый ствол, прижался щекой к мягкому влажному мху и прислушался к окружающим звукам.

Со всех сторон доносилось слабое шуршание.

Это черви-выползки высовывались из норок, чтобы утащить туда преющие травинки и полакомиться в безопасности: под землёй ежи не достанут.

Это мыши-полёвки шустро обгладывали подосиновики, опасаясь встречи с совой или лисицей.

Это мокрые листья падали с осин, приумножая толщину лесной подстилки.

Лес жил своей непостижимой ночной жизнью, не обращая внимания на погибающего человека. «Где сейчас моя белоснежка? – спрашивал себя Денис. – Поди, к своим убежала. Встретимся ли мы когда-нибудь? Нет, конечно… а ведь у нас даже медовый месяц не закончился…»

Он попытался уснуть. Зажмурился, надеясь увидеть в дрёме лицо юной жены и услышать её голос – но нет, перед закрытыми глазами замелькали рожи подручных Быкова.

Они настигли Дениса этим вечером на опушке Челнавского леса. Он ехал из крепости в крепость за новой жизнью. С женой и двумя друзьями, холостыми ремесленниками из посадской слободы. Дорога у них был недолгая, чуть больше полусотни вёрст. Осилив три четверти пути и промокнув под недолгим дождиком, беглецы решили остановиться на опушке. Они уже чувствовали себя в безопасности: за рекой Челновой заканчивался Козловский уезд. Так почему бы не отдохнуть и не обсушиться?

Не успели они расположиться вокруг костра, как подоспели люди Быкова. Спешились, не торопясь подошли. Тот, что был у них главным, властно отчеканил:

– Вертайтесь назад в Козлов 3 и поклонитесь Путиле Борисовичу! Глядишь, он вас и простит. Если побьёт, то не слишком больно.

«Ну, и мордоворот! – посмотрев на его мерзкое щербатое лицо, подумал Денис. – Ни бердыша, ни пищали, ни берендейки… Это не стрелец. Точно беглый колодник! Да и остальные тоже… но это даже хорошо. С настоящими бойцами попробуй справься, а с этими можно попытаться. Втроём против четверых? Почему бы и нет!»

Подручный Быкова не думал, что ремесленники откажутся ему повиноваться. Не знал, как сильна была их мечта. Не услышав ответа, он повторил: