Зов Оз-моры
Шрифт:
Сзади послышался топот и крики: «За веру православную!» К щитам понеслись дворяне и сыны боярские, их боевые холопы, казаки и конные стрельцы. Денис на мгновение повернул голову назад и удивился, увидев Быкова на гнедом турецком рысаке. Не берёг себя стрелецкий голова, дорожил уважением подчинённых!
Татарские всадники с криками «Алга! Алга!» доскакали до щитов и обогнули их слева. Там их уже ждали козловские вершние ратники, на подмогу которым бежали пехотинцы.
Сеча осталась в памяти Дениса смутной круговертью, каким-то
Вражеский всадник перепрыгнул с коня через щит и приземлился так близко к Денису, что тот не мог взмахнуть бердышом. Спас его подмастерье, который бросился на степняка и перевёл его внимание на себя.
Юный Аким юрко уворачивался от ударов татарина и понемногу отводил его от Дениса. Степняцкий воин старался держать в поле зрения сразу двух противников, но какой бы цепкой ни была его оглядка, на миг она его подвела. Денис не упустил случая и взмахнул бердышом. Тело врага защищал лишь тонкий тегиляй…
Не успели они с Акимом отдышаться, как увидели рядом ещё одного вражеского конника. Его, как муравьи гусеницу, окружили козловские пехотинцы с рогатинами.
Денис бросился им на подмогу, изловчился и разрубил бердышом голень всадника. Отлетел в сторону сапог с обрубком ноги, татарский воин упал с коня, и Денис его добил…
И вот битва возле щитов закончилась. Денис бросился к щиту, срезал берендейку с тела Степана, подобрал свою пищаль, воткнул в землю бердыш, встал возле прорези и начал лупить по степнякам, осаждающим Тамбов. Одного убить удалось.
Теперь по татарам стреляли с двух сторон, и скоро в их толпе началось замешательство. Часть оставшихся степняков и азовских казаков попытались спастись бегством и понеслись на юг, к гати. За ними поскакали дворяне, сыны боярские, казаки и конные стрельцы во главе с Быковым.
– Не уйдут. «Чеснок» их задержит. За веру православную! – кричал он.
У Дениса уже заканчивались заряды во второй берендейке, когда козловские конники вернулись, ведя пленных мурз: бой был недолгим.
Вскоре открылись ворота города, и оттуда по мосту хлынули его защитники.
– К Тонбову! – крикнул стрелецкий голова.
Денис повесил на плечо пищаль, взял бердыш и побежал к городу. На полпути он увидел, что битва у стен Тамбова уже заканчивается. Татары были прижаты ко рву.
Денис остановился и отдышался. Поле сражения было пятнистым, как спина налима. Ещё не успевшая пожухнуть трава была усыпана тёмными трупами русских и татарских воинов. Поодаль ржали бесхозяйные кони. Возле моста ратников ждал молодой чернобородый воевода. Он чем-то напоминал стрижа: худой, длиннорукий, с широкими прямыми плечами, одетый в воронёные доспехи и чёрную бархатную приволоку с горностаевой оторочкой.
Быков спешился, взял из рук холопа кожаный мешок и подошёл к Боборыкину.
– Вот тебе подарок, Роман
– Что там? – сквозь зубы процедил боярин.
Путила засунул руку в мешок и вытащил за волосы отрубленную голову.
– Ужели не узнаёшь? – размахивая ей как маятником, спросил Быков. – Это Алютовкин-старший, отец азовского атамана. Сам с ним бился. Дрался он аки лев. Достойный боец!
Боборыкин неприязненно посмотрел на Путилу Борисовича. Стоявший неподалёку Денис почувствовал: тамбовский воевода скорее обрадовался бы голове Быкова, принесённой ему на блюде Алютовкиным.
– Верни её назад, Путила Борисович! – недовольно хмыкнул он. – А сам предводитель где?
– Не дали мы ему уйти, полонили.
Быков присвистнул, и козловцы подвели к нему трясущегося казачьего атамана.
– Это Алютовкин-младший! – сказал стрелецкий голова. – Хочешь с ним потолковать?
– Как тебя зовут? – спросил Боборыкин.
– Агималей…
– Совсем в своём Азове отуречились! – скривил губы тамбовский воевода. – Поедешь в Москву вместе с головой отца и пленными мурзами. Уж не знаю, как там с тобой поступят. Может, казнят, а может, и на службу царскую примут…
Боборыкин отвернулся от Алютовкина-младшего и оглядел Быкова.
– А тебя, Путила Борисович, хорошо зацепило! Кровь с рукава капает…
– Бывает, – с показным равнодушием ответил тот.
Роман Фёдорович натянуто улыбнулся Быкову, помолчал… и вдруг громко спросил:
– Не сожалеешь о доносе, Путила Борисович? О том, что вы с Биркиным на меня состряпали?
– Теперь сожалею, – кивнул Быков. – Ты дальновиднее и меня, и Ивана Васильевича, и даже царя. Крепость надо было строить именно здесь. На крутом берегу, под защитой двух рек.
– То-то же…
Воевода отвернулся от стрелецкого головы, окинул взглядом поле и обратился к бойцам:
– Ратники Козлова и Тонбова! С Божьей помощью вы одолели татар и азовцев. Мы не звали их сюда. Они сами пришли и получили по заслугам. Увы, это не последняя наша битва. Набеги нескоро закончатся. Долго ещё мы будем жить по правилу: хочешь мира – воюй. Пусть живые порадуются, что уцелели, и помолятся за павших. Теперь тащите раненых русских в город. Лечить будем. Калечных степняков – к Аллаху!
То, что последовало за словами Боборыкина, осталось незаживающим рубцом в памяти Дениса. Он с ужасом смотрел, как ратники добивают раненых степняков, снимают с них оружие, доспехи и ценные вещи, как отрезают у убитых уши и наполняли ими мешки, чтобы отправить в Москву – «для знаку», дьякам на подсчёт.
Денис не заметил, как к нему подошёл стрелецкий голова с мокрыми от пота волосами и потрепал по плечу окровавленной рукой:
– А ты молодчина! И палишь метко, и рубишься ладно. Двух степняков убил врукопашную и конника пристрелил, а самого лишь чуть царапнуло! Мы с Иваном Васильевичем подумаем, как тебя наградить.