Зов Прайма
Шрифт:
Этот бой был выигран и проигран одновременно. Ее пантера, ее любимая сестра, была еще жива и сражалась до последнего, царапая слабеющими лапами защищавшего свое горло принца воров. Но ее конец был уже близок — из спины кошки, прямо между лопаток виднелся сияющий синим пламенем клинок противника.
Вергилий победил своего врага, но впал в безудержную ярость и не замечал, как его окружает стража Тотоола. Возможно, он сможет убить десяток обычных людей, возможно, даже несколько десятков, но, в конце концов, стражники победят, взяв его не силой, но количеством.
Она должна
Задание лорда Раэля было намного важнее любых ее «хочу», «желаю» и «должна была».
Где была помощь? Куда смотрит Селеста?!
Тезарио с трудом откинул в сторону затихшее тело пантеры и скривился, рассматривая многочисленные порезы на руках, плечах, открытой груди. Весь залитый кровью — как чужой, так и своей собственной, он с трудом поднялся на ноги.
Дрессировщица куда-то исчезла, а быстро заполнившая пустынный храмовый дворик стража с опаской окружала топчущего жалкие останки Мадагры рокота.
Не чувствуя исцеления и поддержки, Тезарио полагал, что Селеста занята, помогая Мадагре, но теперь видел, что ошибался. Так какого же черта делала эта женщина?!
Селеста сидела в углу храмового дворика и плакала, обхватив руками колени. Она не была ранена, на ее плече не красовалось отметин от когтей, и ее никто не втаптывал в землю, как павшего Мадагру, но она продолжала реветь как маленькая девчонка, расцарапавшая себе коленку.
— Что случилось? — резко бросил ей подошедший Тезарио. — Почему не помогла?
— Они забрали его. Они забрали мой жезл, — сквозь слезы пожаловалась Селеста, мотнув головой в сторону выхода.
Чертыхнувшись, Тезарио рванул к внешним дверям храма и выбежал на площадь.
У него получилось! Это было невероятно! Несомненно, самое грандиозное событие в его жизни! Победить героиню, вырвать из ее рук символ веры, и сбежать безнаказанным!
Торжество собственной победы душило Ллина радостным смехом.
— Стой, мелкий ублюдок! — раздался сзади злобный голос, враз прогоняя любую веселость.
Молодой вор поднажал, ловко огибая уже начинавшую редеть толпу гуляк. Оборачиваться он не стал, не желая тратить времени на выяснение личности догонявшего. Было понятно одно — попадаться ему нельзя, поэтому Ллин бежал что было сил.
Но оторваться от преследователя никак не получалось. Хриплое дыхание позади, казалось горячим ветром, обдававшим его спину. Шум каблуков по мостовой не мог заглушить даже сходящая на нет, но все еще продолжающаяся праздничная музыка. Ллин специально бежал поближе к людям, в надежде, что преследователь не решится стрелять в него посреди толпы. Еще хранящий тепло рук жрицы, заткнутый за пояс жезл больно бился о ногу рубином в навершии и впивался в бок своим острым серебряным концом.
— Попался! — раздалось сзади.
— Сюда! — долетел до него показавшийся знакомым женский голос.
Чья-то тонкая, но удивительно сильная ладонь дернула его вниз, заставляя пригнуться, а над головой пролетел веер, ударивший его преследователя и откинувший его далеко назад.
Ллин затравленно поднял голову и встретился взглядом с такими знакомыми и такими чужими зелеными глазами.
— Это не остановит его надолго! — предупредили глаза. — Нам надо бежать. Скорее, за мной!
Тонкая женская ладошка потащила его куда-то в сторону, подальше от затихающего карнавала и изрыгающего проклятия преследователя.
— Кто ты? — на бегу спросил свою спасительницу Ллин.
— Твоя Удача, — ответила девушка.
Песня Любви
9.
Вторая песня уже затихла, и старик опустил зажатую в руке дудочку, но слушавший ее ветер никак не унимался. Он продолжал петь ее, пронзительно свистя и ударяя по воде, она стал ее продолжением. Он танцевал под нее на поверхности пруда, запуская по нему звенящие брызги, и ударялся в небеса, наполняя окрестности громовыми раскатами. Это была его песня, Песня Его Победы, и он не желал с ней расставаться.
Маленькая плавучая беседка испуганно качалась на разбушевавшихся волнах, отчаянно боясь перевернуться, но почему-то никак не могла сбежать с середины пруда. Как птица в невидимой клетке, кидалась она на прутья. Как рвущаяся на свободу бабочка билась в оконное стекло. Она хотела уплыть подальше от этого хаоса, спрятаться от обезумевшего ветра.
Длинная лодка уже давно оторвалась от нее, и теперь плавала перевернутая где-то неподалеку, оставив своей подруге-беседке только оборванную веревку, чтобы можно было на прощание хлестать ей по воде. Иногда ночной мрак разрезали сухие молнии, на мгновение освещая изможденные двухдневным концертом глаза старика, его развивающиеся белые волосы и бороду, заплеванное брызгами морщинистое лицо. Треугольную соломенную шляпу ветер уже давно сорвал с его головы, и она улетела в темную ночь. Но сожаления о потере не было, музыканта интересовала только его мелодия.
Старика, казалось, абсолютно не беспокоил ни ревущий вокруг хаос, ни шатающийся как гуляка в канун праздника бревенчатый помост. Он спокойно сидел в центре беседки с закрытыми глазами, и, казалось, глубоко спал, полностью погрузившись в собственное сознание.
— Зачем ты это сделал, Мастер? Зачем ты пробудил в нем Победу? — тихо плакали гнувшиеся к самой земле ивы на берегу.
Но старик как будто услышал их безмолвный шелест. Он в третий раз поднес к утомленным губам дудочку, и выдул тихую ноту, ударившуюся о воду и упавшую на самое дно пруда, подальше от этой странной грозы без дождя и беснующегося ветра.