Зов смерти
Шрифт:
— Я заслуживаю смерти!
— Не сомневайтесь, досадная зануда, умрете, захлебнувшись собственным криком! — Убийца грубо схватил ее за рубашку, приподнял и посадил на землю. Хейзел казалось, что от боли отнялись ноги. — Вы не представляете, кто я на самом деле, — добавил Маллик.
— Почему не представляю? Очень даже представляю! — зло выкрикнула она. — Вы такой же, как и я! — От неожиданности преступник замер и удивленно воззрился на нее. — Скрываете гордыню под маской правосудия и справедливости!
Он поставил ее на ноги, и Хейзел услышала, как у убийцы хрустнули коленные суставы. Она позволила дотащить
— Ваша мама жива, — неожиданно сообщил Маллик.
Они продолжили путь и заехали в густой и темный сосновый бор. В свете фар серебрился тихо падающий на землю снег. Голова у Хейзел гудела, во рту по-прежнему ощущался металлический привкус крови. Ноги почти не болели, вернее — потеряли чувствительность и казались двумя бесполезными деревянными чурками. Пока она приходила в себя, Усыпитель успел свернуть на грунтовую дорогу и придерживался еле заметной колеи. Попытавшись разобраться, в каком направлении едет убийца, Хейзел определила, что скорее всего они уже находятся в северо-западной части заповедника. Тут Питер свернул с наезженной колеи и поехал напрямую, между деревьями, то выезжая на узкие тропы, то снова плутая в густом лесу. Ветки сосен хлестали по стеклам автомобиля, и снег обсыпал машину белым дождем. Хейзел хотелось спросить, когда же они доберутся до места, но от страха она словно онемела, живот свело болезненной судорогой.
Наконец к семи утра Усыпитель выехал на галечную дорогу. Где-то в другом мире люди собирались завтракать в тепле и уюте своих домов, а Хейзел теперь так далека от всего, чем дорожила в жизни!
Вдали на фоне деревьев проступили очертания маленькой хижины. Подъехав к строению, Питер остановил автомобиль у входной двери и выволок Хейзел наружу. Из трубы домика шел дым. Вот и все! Здесь их обоих ждет вечное забвение! Лишь мысль о детях, которым предстоит пережить горечь утраты, болью отозвалась в сердце.
Убийца шагнул к входной двери. Другого шанса больше не подвернется! Хейзел стремительно извернулась и, ринувшись вперед, изо всей силы врезалась плечом в его спину. Питер не устоял на ногах. Хейзел даже не почувствовала сопротивления — так бывает, когда ломишься в открытую дверь. Однако вместе с Питером упала и Хейзел, рухнув на Маллика, что, впрочем, не уменьшило силу удара при падении. Под ней что-то хрустнуло, из груди убийцы вырвался короткий всхлип, он судорожно дернул ногами, а потом наступила тишина. Для большей уверенности она, наклонив голову, ударила его лбом в основание черепа, а сама попыталась встать на ноги. Со второй попытки это удалось, и Хейзел бросилась искать подходящий камень, чтобы сбить замок с наручников.
Возле хижины нашлась груда грязно-белого битого кирпича Схватив один из обломков, Хейзел стала бить им по наручникам. Она с силой опускала камень на железо, и в стороны разлетались искры, напоминая о звездном ночном небе, которое, наверное, станет последним, что увидит Хейзел перед смертью. Кольца наручников гнулись, врезаясь в тело. Камень окрасился кровью. Наконец один из замков не выдержал и открылся. Хейзел освободила распухшее запястье из оков и, обернувшись, увидела, что Питер пришел в себя и пытается подняться с земли. Подбежав к Маллику, она изо всей силы ударила его ногой в лицо, бросилась к двери, навалилась на нее всем весом
— Мама! — ворвалась с отчаянным криком в темную хижину Хейзел, оставляя за собой клубы пыли.
Внутри пахло горькой полынью. Когда глаза привыкли к темноте, Хейзел рассмотрела стол со стулом и два завешанных грязными шторами окна: одно справа от нее, возле плиты, а другое — напротив входа. Под окном, в темном углу виднелись очертания кровати и лежащего на ней человека. Тлетворный запах ощущался все явственнее.
Дочь бросилась к матери, запах усилился. Эмили Микаллеф неподвижно лежала на спине, не подавая признаков жизни. Ее щеки впали, а лицо было в пятнах засохшей черной крови. Хейзел рухнула на колени и тихо заплакала, словно заблудившийся в лесу ребенок:
— Нет, нет, нет…
— Встать!
В дверном проеме черной тенью стоял Питер. Ноги чуть согнуты в коленях, а в руке блестит острое лезвие длинного разделочного ножа. Таким ножом отец когда-то, когда Хейзел была еще маленькой девочкой, потрошил рыб.
— Иди к черту! — закричала она в ответ.
— Делай все, как я скажу, если хочешь, чтобы твоя мать жила.
Хейзел медленно поднялась на ноги и, став к преступнику лицом, произнесла:
— Будь Эмили жива, я бы беспрекословно выполнила все твои требования, Питер! А теперь не буду! Видишь, она умерла!
Что бы ты ни задумал, придется применить силу, потому что я больше не предлагаю тебе свою жизнь!
Маллик вошел в хижину, чиркнул в темноте спичкой и поднес дрожащий огонек к небольшой масляной лампе. Комната наполнилась тусклым желтым светом, и Хейзел увидела, что лоб Питера покрыт пятнами крови, а нос разбит в лепешку, но убийца сохранял хладнокровие — казалось, что боль над ним не властна.
На стене слева от себя Хейзел заметила фотографии. Беглый взгляд подтвердил подозрения, что на них изображены жертвы Маллика. Он фотографировал их и вывесил в ряд.
— У нас состоится сделка, Хейзел, потому что твоя мать жива! — произнес Питер.
При свете лампы она вновь посмотрела на Эмили и на этот раз разглядела слабое движение глаз под тонкой кожей опущенных век.
— Она всего лишь спит, — пояснил Усыпитель. — Есть такое растение, пиретрум девичий — оно оказывает болеутоляющее и снотворное действие.
— Накачал ее лекарствами? Ты, ублюдок…
— Твоя мать находится на грани жизни и смерти. Я дал ей не только пиретрум девичий от боли, но и настойку лакричника для разжижения крови. А это опасная смесь, и сердце может остановиться в любой момент. Правда, стоит сделать одну инъекцию тимьяна, и она будет спасена.
— Ей восемьдесят семь лет! Думаешь, она выдержит?! Неужели не мог просто привязать ее к стулу, как делают в домах для умалишенных?!
Питер стоял за столом, и, несмотря на тусклое освещение, его бледное лицо сияло, как начищенная монета. В руке по-прежнему зажат нож, но пока острие направлено вниз.
— Ты сказала правду о гордости. В Библии под «гордостью» понимают непомерную гордыню, а это есть смертный грех. Я имею полное право гордиться собой, моя гордость праведная и благочестивая! — Маллик кивнул в ее сторону. — А твоя?