Зови меня ястребом
Шрифт:
— Женат?
— Был. Теперь свободен.
— А подружка есть?
— Имеется. Тетенька одна очень умная. И красивая. Мы с ней часто дискутируем по вопросам демократии: она с экрана телевизора, а я, сидя дома на диване за пивком.
— Кто ж такая?
— Наталия Алексеевна Нарочницкая.
Демонстрируя непонимание темы, здоровяк воззрился на Суходольского. Но тот широко улыбнулся, отметая всякие сомнения в нездоровых фантазиях «клиента».
И продолжил:
— Твои музыкальные предпочтения мне известны. А книжки, кроме нотных сборников, читаешь?
— Бывает.
— Кто
— Астафьев, — с нежданной серьезностью ответил музыкант, — Виктор Петрович.
— Похвально, — уважительно кивнул Суходольский. — В Бога-то веруешь?
Тот мотнул нечесаной гривой.
— Атеист.
— Ладно. А жизненная философия на вооружении имеется? Или так… дрейфуешь по волнам?..
— Почему же дрейфую? Имеется философия. Разве можно сейчас без нее?
— И какая же?
— Самая передовая и современная: пофигист.
— Послушай, что за каша в твоей голове?
— Обычная. Пища для размышления.
Суходольский с минуту скептически-мрачно барабанил пальцами по коленке. Проснувшийся интерес во взгляде угас, лицо сделалось строгим.
— Ну, расскажи о себе, атеист-пофигист-каратист.
Музыкант поморщился:
— Что вас интересует?
— Где родился, какое получил образование, где научился играть на гитаре и калечить кулаками себе подобных… В общем, расскажи том, о чем сам сочтешь нужным.
Около получаса Константин тупо пялился в окно и повествовал о своей непростой, исполненной передряг жизни. Попутчики слушали, не перебивая. Лишь однажды сидящий впереди широкоплечий здоровяк, не оборачиваясь, переспросил:
— Ты знал полковника Иващенко?
— Знал около двух лет. А одиннадцать месяцев из них был его заместителем. Пока он не подорвался на фугасе под Шали.
— Да-а… Золотой был мужик. Не повезло. Кажется, за полгода до гибели он сломал левую руку, не так ли?
— Правую.
— Разве?
Костя усмехнулся:
— Мы шли с ним в одной связке. Группа в полном «двенадцатичеловечном» составе сорвалась с почти отвесного склона и, кувыркаясь, гремела костями метров двести. В итоге сломали две руки и одну ногу; сотрясли три мозга: два легко, один — прилично. Так вот Иващенко сломал правое предплечье. Этот факт я запомнил хорошо, потому что днем позже он палил из автомата с левой руки.
Здоровяк тяжело вздохнул, словно впервые услышал подробности об очень близком человеке; коротко глянув на Суходольского, незаметно кивнул: все точно — можете доверять.
И тот перешел к делу:
— Не важно, сколько человек ты убил. Важно, как относишься к тем, кто еще жив. Послушай, Константин Захарович, ты же в прекрасной форме, похвальный боец, а карябаешь струны в каких-то похабных тошниловках. Играешь великолепную музыку для тех, кто ни черта в ней не смыслит и никогда не оценит; кто восторгается «Ласковым маем» и «Миражами». К тому же, уверен — получаешь копейки. Не надоело?
— Не такие уж копейки. И у меня еще пенсия…
Марк Антонович расхохотался и похлопал парня по плечу:
— Не обижайся, Костя, но попрошайка с привокзальной
— Куда же мне еще приткнуться? Таких как я только в охрану берут, да и там зарплатой не балуют.
— Смотря в какую попросишься. В мою охрану пойдешь? Вот к нему в службу безопасности, — кивнул на здоровяка Суходольский.
— А вы, вообще-то, кто? В смысле чем занимаетесь?
— Я — генеральный директор Закрытого акционерного общества «Хладокомбинат», географически расположенного в Саратове. Итак, каков твой ответ?
Лицо музыканта сделалось серым, на щеках заиграли желваки. Да-а, умеет этот седобородый черт все разложить по полочкам. Умеет доказать, убедить.
Потирая пальцами тонкую переносицу, гитарист долго молчал.
— Ну, хорошо! — мягко настаивал Суходольский, — кем ты сейчас устроишься и куда? В самом деле, пойдешь в охрану за десятку?.. Но Самара не Пугачев — половину придется отстегивать за квартиру. Накинешь оранжевую куртку, и отправишься топтать асфальт?.. Там платят двадцатку, но домой — на корячках. Или опять осядешь в деревне, завербуешься тапером в единственный кабак, и продолжить веселить местный бомонд вроде пугачевского? Этот… с позволения сказать — ум, честь и совесть эпохи неолита?..
— Не вижу в моем занятии ничего предосудительного, — обиженно буркнул Яровой.
— Ладно-ладно, не дуйся. Я сейчас рассуждаю не о твоей новой профессии музыканта, а о правильном применении способностей. Охранника я все равно возьму — не тебя, так другого. Так что подумай…
— А сколько положите?
— За первый месяц получишь две тысячи. Но это испытательный срок, а потом зарплата удвоится.
— Две тысячи?.. Да я в «Мельнице» больше получал… — разочарованно протянул гитарист. И вдруг примолк, заметив трясущиеся от смеха плечи попутчиков.
— Если… если ты сейчас скажешь, что в своем Пугачевском диксиленде имел пять тысяч европейских денег, то я готов вернуться и разрулить последствия твоей несдержанности, — вытирал слезы Суходольский.
— Евро?.. Вы будете платить мне… четыре тысячи евро?!
— Да, парень, ты не ослышался. Ну? Поворачиваем, или едем в Самару?
Костя проглотил вставший в горле ком, поправил футляр, откашлялся в кулак. И севшим голосом прошептал:
— Я таких денег даже на войне не получал, под пулями.
— Мы исправим эту несправедливость, Костя, — сделавшись серьезным, подбодрил Суходольский. — Обязательно исправим — обещаю.
— Значит, согласен поработать на нас? — подал голос Сергеев.
— Попробую.
— Хорошо. Тогда парочка последних вопросов. Оружие есть?
— Откуда? И на кой оно мне на сцене?
— Устройства мобильной связи?
— Не держу — звонить некому.
— Неужели нет приятелей, родственников или тех, с кем иногда хочется поговорить, поделиться радостными новостями? — словно не поверив, подозрительно настаивал бывший полковник.