Зовите меня Медведем
Шрифт:
– Ты был когда-нибудь в Улан-Баторе?
– Это где?
– Столица Монголии, неуч.
– Значит, не был. А что?
– Это место очень похоже на него. Все такое вычурное, а вокруг – степи, и больше ничего.
– Возьму на заметку. Ты представляешь, куда нам идти?
– Пэт обнимался с какой-то тощей девицей, а Реми сидел за белым столиком, когда я их видела в последний раз.
– Это уже что-то.
Мы дважды пересекли всю гостиную, причем с каждым разом пробиваться сквозь пьяных вдребезги гостей становилось все сложнее. Ни в одном из многочисленных углов не было никого похожего на Клюкву, хотя парочки обжимались повсюду. А за «белым столом» была такая текучка, что не было ни малейшей надежды, что Реми задержался там надолго. В конце концов
– Что? Что за фигня? Чего смешного?
– Смотри сам, – переведя дух ответила Марта, ткнула пальцем в сторону софы, и снова зашлась диким хохотом.
– Ох, ты ж, ежик!
Мопс, совсем уже пришедший в себя, страстно обвил руками тонкую шею патлатого парнишки, и самозабвенно отдавался поцелую. Чтобы понять, что же конкретно так насмешило Марту, мне пришлось приблизиться к ним вплотную, и расцепить этих голубков. Перепуганный Джереми подскочил метра на два, точно наступил на гадюку. Я перевел взгляд с Мопса, который растерянно шарил руками перед собой, пытаясь понять, что произошло, на всклокоченного Реми, отчаянно силившегося вспомнить, кто я такой, и тоже засмеялся. Марта уже отдышалась и села рядом с Мопсом, погрозив Реми длинным пальцем с десятком самодельных колец.
– Не говори Пэту об этом, ладно? Я услышал, что была драка, вышел узнать, что к чему, а тут Уинзор с рассеченной губой валяется в отключке.
– И ты, будучи настоящим принцем, решил, что только поцелуй любви разбудит Спящую красавицу?
Я снова согнулся пополам, и тут же получил под ребро.
– А ты какого черта тут заливаешься?
– В прошлый раз ты был куда дружелюбнее настроен.
– Медведь!
– То-то и оно. Интуиция тебя подвела, не так ли?
– Я же не ясновидящий.
– Был бы ясновидящим, не полез бы с поцелуями к Мопсу.
– Как будто с тобой такого не случалось!
– Не кипятись, ладно? Я тебя не виню. А Марте, по-моему, не по вкусу, что ты облизал ее лучшего друга.
– Давайте лучше покурим. – Марта вытащила из поясной сумки пачку и кинула нам. Я подкурил две сигареты и отдал Мопсу и Реми. Сам же достал из кармана «Мальборо», чиркнул спичкой и заговорил, обращаясь к Джереми:
– Кстати, ты ошибся, назвав меня хорошим. Видите эту пачку?
– И что с ней? С виду – обычные сигареты.
– Я стащил их сегодня на заправке, и хозяин этой вечеринки мне покровительствовал.
– Энергичный такой парнишка?
– Вот именно.
– Это ничего не меняет. Даже хорошие люди иногда соскальзывают с пути истинного.
– Я и забыл, что вы ненормальные.
– Вранье, – фыркнула Марта, и мы все рассмеялись.
Все еще хихикая, я отошел к перилам и удивился своим ощущениям. По телу разлилось приятное тепло, хотя алкоголь давно уже выветрился. Мне было легко разговаривать с ними, нравилось смеяться, жизнь перестала казаться такой мрачной, несмотря на то, что еще пару часов назад мне хотелось отправиться вслед за Корой. А сейчас она отошла в сторонку, и я не смог вызвать в памяти ее запах. Как ни старался, даже представить ее руки не получалось. Может, это и есть то ощущение полноты жизни, о котором она твердила? Когда не просто лишаешься прошлого, а отпускаешь его? Неужели Кора все это время неотступно следовала рядом со мной только для того, чтобы привести меня в это место, в этот день, дать мне вспомнить, каково это – доверять людям, смеяться вместе с ними, а не вгрызаться в смутные воспоминания? Кто-то неслышно подкрался сзади и положил руку мне на плечо. Инстинктивно я дернулся и подумал, что еще не исцелился окончательно. Но потом обернулся, а в следующую секунду с чувством пожимал жилистую руку, протянутую мне.
– А мне показалось, что ты никогда не здороваешься.
– Так и было.
– Что-то изменилось за время, пока мы не виделись?
– За последние несколько часов.
– Поразительно, как быстро меняются люди. А говорят, что время не лечит.
– Дело не в этом. Время действительно не лечит. Только хорошие люди.
Клюква улыбнулся и протянул мне банку с ледяным пивом.
– Рад, что ты в норме.
Я поднял банку, и помахал ей Мопсу и Марте с Реми, которые все еще смеялись, сидя на софе, а потом чокнулся с Клюквой.
– Ты не передумал насчет одиночных путешествий?
– О чем ты думаешь, когда едешь вперед?
– Ты уходишь от вопроса.
– Если ты ответишь на мой, я подумаю над твоим.
Мне хотелось знать. Правда. Слишком долго я оставался глух к чужим историям, не слушал, что мне говорили, боялся сближаться. И сейчас мне хотелось понять, чего они ждут от дороги, куда идут, что хотят найти. Честно говоря, с того момента, как Мопс врезался в меня, мне начало казаться, что это был знак. И мне было все равно, Кора его послала, или Вселенная, или какие-то другие силы, я приобрел уверенность в том, что эти четверо не просто так объявились на моем пути. Но Клюква молчал, глядя вдаль, мне показалось, что он тоже пьян, а весь наш разговор не имеет никакого смысла. Я хотел уже уйти, но Пэт заговорил серьезно и проникновенно, так тихо, что мне пришлось наклониться к нему, и со стороны могло показаться, что мы парочка, уединившаяся, чтобы пошептать друг другу интимные мерзости.
– Об отце. Я всегда думаю об отце. Он был удивительным человеком. Таким же сильным, как Марта, и очень смелым. Меня назвали в честь него, и я всегда думал, что недостоин того, чтобы носить имя такого великого человека. Он был намного старше мамы. До того, как они познакомились, работал в госпитале во Вьетнаме, лечил людей, потом помогал строить новые больницы, школы. Жил какое-то время в Тибете, учился у монахов, ходил по горным деревням и учил детей, совершенно бесплатно, нянчился со всеми. Был даже на Северном полюсе, с какой-то экспедицией, они взяли его, как врача, он потерял там ногу, вытаскивая из-под льдины двух щенков хаски. И даже увечье не испортило его, он хотел посмотреть весь мир, помочь всем, кого встречал на своем пути. Мама влюбилась в него с первого взгляда на каком-то благотворительном вечере, который он устраивал со своим коллегой. Он к тому времени свыкся с протезом, и всю ночь они с матерью танцевали. А на следующий день мама, не сказав ничего родителям, сбежала с моим отцом в Португалию. Я там родился, рос, почти не видя отца, который все время разъезжал по свету. Ты, кстати, не говоришь по-португальски?
– Нет.
– Никто не говорит. Марта знает несколько фраз, но больше не хочет ничего учить.
– Так что случилось с твоим отцом?
– Пойдем, возьмем еще пива.
Клюква махнул рукой Джереми, Мопсу и Марте, но они даже не заметили. На входе мы столкнулись с Яном. Глаза его еще сильнее покраснели, смокинг помялся, а нос выглядел так, точно его ткнули в миску с сахарной пудрой. Он довольно вяло мотнул головой и протиснулся к перилам. Я вспомнил смесь злобы и испуга, когда он спрашивал, осуждаю ли я его, и мне стало жаль беднягу. Пэт тащил меня за собой на второй этаж, я не спрашивал, зачем мы туда поднимаемся, если внизу полно выпивки. Наконец, он остановился у одной из дверей, огляделся по сторонам и шагнул в темную комнату. Послышалась какая-то возня, а потом загорелся ослепительный свет, резанувший уставшие глаза. Помещение было раза в два больше, чем комната Яна, и в тысячу раз чище. Вдоль стен стояли пуфики, диваны, раскладушки и мини-бары. Клюква взял себе банку лаосского пива и плюхнулся на кожаный диван, я последовал его примеру.
– Ты тут не один социофоб. Правда, я не имею ничего против небольшой компании, а большие шумные сборища напоминают мне португальское побережье в разгар сезона. Всегда становится не по себе.
– Я не социофоб. Просто не люблю людей, и сближаться с ними.
– Всегда так было?
– Нет.
– Что произошло?
– Сначала расскажи об отце.
– Как думаешь, ничего, если мы здесь закурим?
– Это ты меня сюда притащил.
– Тогда я разрешаю.
– А я жду продолжения.