Зубы дракона
Шрифт:
Это уже не первый приступ боли. Его первый день здесь тоже закончился приступом. На площади. Боль. Там, на залитой солнцем площади. И точно такая же – на лужайке, возле детей, убивающих кроликов. Убивающих кроликов на практических занятиях по зоологии. И еще бросающихся под ноги. И еще радостно избивающих лежащего человека.
Думай, Шатов. Соображай. Если что-то произошло дважды, то, значит, в этом есть некая закономерность. Думай.
Хотя, что тут думать? Все…
Нет, Шатов, не все. Вспомни. Просто – вспомни. Уже не то, как ты сюда
Два приступа. Два. Шатов покачал головой.
Два одинаковых приступа. Одинаковых? Что в них одинакового? Вспоминай.
Внезапность. Да, оба приступа навалились внезапно. Что еще? Он не помнит, что с ним было после приступа. Не помнит совершенно. В первом случае он запомнил только боль. Только невероятную боль. Во втором…
Во втором случае боль также была нечеловеческая. Тянулся приступ дольше, чем первый раз. Или Шатову это только показалось? Или действительно боль тянулась дольше? И потом боль, не прекращаясь, породила бред.
Ад, пламя, боль и голос Дракона. Боль, пламя и обещание Дракона, что… А что он обещал? Что Шатову наяву будет хуже, чем в огненной яме боли? Что Шатов попросит Дракона о помощи? Что, благодаря Шатову, Дракон снова вернется к людям?
Бред. Не думать об этом. Думать о том, что общего в этих приступах. Пока – что общего.
Время. Время, когда боль обрушивалась на Шатова. Около трех часов. Первый раз он посмотрел на часы в кабинете участкового, Ильи Васильевича Звонарева. И время было то ли чуть меньше трех, то ли – чуть больше. Он вышел на площадь, очень захотелось пить. Пошел к кафе… И не дошел.
Второй раз… Шатов облизал губы. Второй раз он взглянул на часы, обнаружил, что уже немного за три и… Приступ. Что-то Шатов еще подумал тогда. Что?
И в первый раз, и во второй. Что? Шатов дернул было рукой, чтобы потереть лоб и выругался. Пеленки не пускают. Совершенно не пускают. Деткам разрешается лежать, плакать, ходить в подгузники и кушать по расписанию.
Кушать по расписанию. И в первый раз и во второй он нарушил расписание. Ему ведь и Дмитрий Петрович, и Светлана напоминали, что обед ровно в два часа. А он решил не возвращаться.
Вчера, если это было вчера, он просто не успел попасть в школьную столовую, так как был очень занят разборкой с тамошними школьниками. Два нарушения режима и два приступа. Совпадение? Может быть. Очень может быть. Но отметить это для себя стоит. Пока только отметить, не задавать дурацкие вопросы, а просто запомнить и отложить для памяти. Еще отложить для памяти Общество врагов Охотника. И еще варваров.
Общество врагов Охотника – это тренированные брюнет и русак. Варвары… Это те, кто мог перехватить Шатова, если бы его не успели остановить мальчики. И Шатов еще должен был пожалеть, что не попал в руки врагов Охотника. В руки? Шатов попытался улыбнуться. В руки и ноги. И улыбаться тебе, Шатов, не стоит. У тебя от улыбки губка болит. Как напоминание, что вчера в тебе немного поковырялись.
Итак, общего в обоих приступах было много. Время начала и нарушение режима питания. Различия?
– Доброе утро, Евгений Сергеевич, – сказал Дмитрий Петрович, входя в спальню.
Радостной улыбки, как, впрочем, и любой другой улыбки, на лице у Дмитрия Петровича не было.
– Сегодня я не ходил встречать рассвет, – сообщил Шатов вместо приветствия.
– Да, я знаю.
– Я сегодня, похоже, вообще никуда не пойду… – полувопросительно сказал Шатов.
– Очень может быть, – Дмитрий Петрович присел на стул возле кровати, не забыв аккуратно поддернуть отутюженные брюки.
– А вот и не угадали, – Шатов ухмыльнулся одной стороной рта, той, где не болели губы. – Я смогу сегодня сходить, если захочу.
– Вряд ли, – покачал головой Дмитрий Петрович. – Принято решение ограничить ваши передвижения.
– А нельзя было просто закрыть меня где-нибудь? Не привязывая к кровати. И я не смог бы никому навредить.
– Вы смогли бы навредить себе, Евгений Сергеевич.
– Ну и что? Ведь себе, а не кому другому.
Дмитрий Петрович внимательно посмотрел на Шатова.
– Извините, но этого мы вам тоже позволить не можем.
– Мы? Кто это мы? Мы – Дмитрий Петрович, простите, не знаю фамилии? Или это Дмитрий Петрович и Илья Васильевич? Или это те же и Светлана? Кто – мы?
– Те, кто хотят вам добра.
– Можно без штампов?
– Хорошо, – кивнул Дмитрий Петрович, – можно без штампов. Те, кто не хочет, чтобы вы причинили себе вред. Те, кто рассчитывает получить от вас какую-нибудь пользу.
– Ага, мы уже заговорили о пользе… От связанного? Вон, Светлана уже чуть не изнасиловала меня связанного. Я надеюсь, что вы не станете лезть ко мне с поцелуями?
– Нет, – вежливо улыбнулся Дмитрий Петрович.
– Слава Богу, а то я уже заволновался.
– Не волнуйтесь, Шатов. Об этом – не волнуйтесь.
– А о чем мне волноваться? О том, что у меня начинает чесаться спина, а я не могу ее почесать?
Дмитрий Петрович посмотрел на часы и встал со стула.
– Уже уходите? – спросил Шатов.
– Сейчас Светлана принесет вам завтрак, я с вашего позволения, также позавтракаю, но у себя, а потом…
– Светлана будет меня еще и с ложечки кормить?
– Да. И спину почешет.
– А если я не стану кушать с ложечки – вы меня начнете через трубочку кормить? Или внутривенно? Глюкозой?
– Не станем, – сказал Дмитрий Петрович.
– И я смогу объявить голодовку?
– Сможете.
– И умереть от истощения у вас на глазах?
– Это вряд ли, – Дмитрий Петрович открыл дверь.
– А почему? Вы меня заставите или убедите?
– Просто вам станет очень плохо. Настолько плохо, что вы перестанете спорить.
– Угрожаете? – почти выкрикнул Шатов.