Зульфагар. Меч халифа
Шрифт:
Все это произошло всего-то какой-то час назад. И вот привал — несколько молодых боевиков куда-то ушли, а остальные разлеглись на земле, отдыхая от утренней погони.
…Подошедший командир отряда отослал жестокого боевика на пост.
— Иди смени часового. А то не выдержишь, убьешь его раньше времени, — а сам подмигнул, кивком головы отозвав его в сторону. — Мне в этим вертуном поговорить надо, — доверительно понизив голос, сказал он жестокому. — Будто ты злой, а я добрый — постараюсь вызнать, какого шайтана он сюда прилетел…
Жестокий понимающе закивал, глядя на старшего с откровенным уважением: сам бы до такой комбинации он не додумался
…- Глянь, — чуть слышно проговорил Турчанинов Валиуллину.
— Вижу.
Боевик, который пинал ногой вертолетчика, теперь направлялся в сторону, где изготовились к бою спецназовцы.
— Часового менять, — понял Кирилл.
Того самого часового, которого уже сняли изготовившиеся к бою спецназовцы.
Какую-либо команду подчиненным давать сейчас было бы излишним — подошедшего уберет боец, который окажется к нему ближе всего. Это лишь на несколько минут отсрочит нападение. И будет на руку изготовившимся к нападению — чем больше врагов будет уничтожено до начала стрельбы, тем будет лучше: все же их всего пятеро, вдвое более многочисленный, расположившийся на отдых отряд, судя по всему, состоял отнюдь не необстрелянных юнцов…
Кирилла, как, впрочем, и его товарищей, беспокоило лишь два обстоятельства: как бы во время намечающейся перестрелки случайно не пострадали пленные, а также то, что где-нибудь в кустах мог оказаться еще один, а то и не один, часовой, которого они не обнаружили и, соответственно, не обезвредили…
Между тем командир отряда боевиков присел возле Калюжного на высохшую колоду.
— Ну что, братцы, хреново? — спросил он простецки, словно бы даже дружелюбно.
Связанные не ответили.
— Конечно хреново, — не дождавшись ответа, да, собственно, и не ожидая его, констатировал главарь. — Ну а что ж вы хотели, братцы?.. Мы вас сюда не звали не при Ермолове, не при Шамиле, не при Дудаеве… Вы сами к нам уже двести лет лезете, хотите у нас навести свои порядки!.. Ну а у нас вы спросили, хотим ли мы жить по вашим порядкам?.. Вот и выходит: за что боролись, на то и напоролись, — он чуть помолчал. На пленных не смотрел, говорил вроде как сам с собой, словно размышлял вслух. Те тоже не отвечали на его сентенции. — Мне жалко вас, братцы, — продолжал командир. По-русски он говорил хорошо, правильно, фразы выстраивал грамотно — чувствовалось, что образование в свое время получил, скорее всего, где-то в России. — Честно говорю: жалко. Вот вы смелые люди, воины, солдаты… А вас уже сегодня к вечеру на свете не будет. И ладно бы просто в бою погибли бы — это для солдата, для воина нормальная смерть. Так нет, вас замучают до полусмерти, а потом головы отрежут… Я тоже воин, а не палач. Но только и помочь вам ничем не смогу. Потому что вы мои враги. Вы враги моего народа. Вы нападаете, мы защищаемся. Ну а там, где война, там жестокость неизбежна…
— Удобная позиция, — процедил сквозь зубы Калюжный. И бросил: — Чистоплюй!
Он надеялся, что старший боевик обидится, ударит, а то и выхватит пистолет и оборвет это мучительное ожидание мучительной смерти. Однако тот на его слова отреагировал спокойно.
— Ну а чем твоя позиция лучше моей? — сказал он. Очевидно, он и сам о подобном думал не раз. — Когда ты стреляешь по поселку, в котором живут простые люди, ты о них, об этих простых людях, не думаешь, ведь правда? Или все же думаешь?.. Да нет, ты сам
— То-то ж к вам бандиты со всего света съезжаются… — пробурчал разведчик.
И вновь командир отряда ответил с готовностью.
— Так это ж наше дело, кто к нам приезжает. Я бы и сам с этими бандитами хезать на одном поле не сел бы, если бы они не помогали нам бороться с вами. Мне, я уже говорил, не нравится, когда живым людям отрезают головы. Да и неживым тоже… Но мне не нравится и то, что вы уничтожаете у нас все подряд. Ведь бомба не различает, где простой жилой дом, а где бандитский притон, пуле все равно в кого попадать — в ребенка или в палача…
Жестокий бандит уже давно скрылся в кустарнике, а боевик, которого он пошел сменить, назад не появлялся. Командир вдруг обратил на это внимание. Наверное, интуиция подсказала, внутренний голос шепнул, что надвигается опасность.
Он оборвал свою речь на полуслове, приподнялся, тревожно огляделся.
Шахиды вольготно разлеглись на траве, отдыхая после предрассветной гонки по лесу, когда преследовали разведчика. Густо заросшая кустарником кромка леса была непроницаемой.
Командир вдруг вспомнил, что ушедшие за телом убитого боевики давно не дают о себе знать, хотя уже и вернуться им пора бы… А ну как эвакуация этого человека должна была страховаться также и с земли?..
Крикнуть ничего он не успел. Только потянул руку к кобуре.
Валиуллин, внимательно следивший за происходящим на поляне, заметил внезапную настороженность здоровяка, который о чем-то разговаривал с пленными. И понял, что дальше тянуть время нельзя — сейчас поднимется тревога.
— Огонь, — привычно негромко скомандовал он.
Он выстрелил первым. Один из боевиков, дремавших под нежарким еще утренним солнцем, чуть дернулся и замер. Вторя автомату Валиуллина, начали частый перестук стволы остальных спецназовцев.
В ответ прогремели лишь отдельные выстрелы — только трое чеченцев, в том числе и командир, успели укрыться и попытаться дать отпор. Впрочем, находясь на открытом месте, они были обречены. Двое лежали за камнями, однако один удачный выстрел из подствольного гранатомета достал бы каждого из них. Труднее было с главарем (о том, что он и в самом деле главарь, спецназовцы, естественно, не знали, хотя Кирилл и предполагал, что это именно так) — по нему даже стрелять не решались, потому что сразу за ним повалились друг на друга связанные пленные. Естественно, убить его мог бы каждый, но все же лучше было не рисковать — вдруг какая-нибудь случайность, например, неудачный рикошет… Да и «язык» мог при пригодиться… Так почему бы таким «языком» не стать этому бородачу, который залег возле пленных?