Зуп на краю дороги
Шрифт:
– Ладно, - говорит Битюг.
– Через час подгреби на угол Седьмой и Центрального.
Подгреби так подгреби, мое дело жениховское. Тем более что там мне зелененькие чистоганят. За очень-очень успешно выполненный рейс, значит.
В натуре, работа мне досталась непыльная. Смотайся раз в неделю до дырявой нитки, тачку в местном кемпинге поставь и дыши кислородом, пока тамошние ребята товар в бензобак заныкают. Третий год уже так катаюсь... Кстати, для несекущих. "Дырявая нитка" это на рыбьем языке, а по-жабьему "окно на границе" называется.
В общем, заскочил я домой, фигуру под душем пополировал, переоделся, нацепил батон на шею и вперед. Топаю себе по Седьмой, сигаретку сосу. И тут сзади мне - гарк:
– Эй, Рыжий! Стой!
Ну, я - что?.. Причин менжеваться нет. Попросил меня хороший человек об услуге - в лепешку разобьюсь, а сделаю. Торможу, оборачиваюсь.
Сержант Валаев из городского отдела по борьбе с наркотиками. Стоит себе, чувырло братское, кисляк кисляком, фарами меня насквозняк простреливает.
– Куда, - говорит, - летишь, Рыжий?
– Да так, - отвечаю, - шпацирен геен вдоль Бродвеен. Ферштеен или не ферштеен?
И тут этот дрын двухметровый смерил меня с ног до головы да и заявляет:
– А что если я тебя, умник, сейчас карманы вывернуть попрошу?
В откровенку, значит, играет, фараонище!.. Ну, смерил я его тоже.
– А разрешение у вас, - говорю, - сержант, имеется? К королевскому прокурору, - говорю, - сержант, вы обращались.
– У меня, - говорит, - свой прокурор.
– И кулачище мне под нос, гирю пудовую.
– Так что не пыли! Отойдем-ка в подворотню.
Ну, тут я уши навострил. Вижу, всерьез, жаба, на меня нацеливается. М-да, лажовое дело выходит... Можно, конечно, и дальше катить масть, крутого из себя строить, но, чувствую, врежет он мне по бейцалам, да потом - якобы, за сопротивление - еще и баранки на руки нацепит. А мне светиться в участке ни к чему... В общем, как при такой ситуевине рогом не шевели, а придется назад отруливать.
Налепил я на портрет смирение и говорю:
– Да за что же это, сержант? Хотя ради Бога... Мне лично от родной полиции скрывать нечего - весь перед вами. Как на духу!
– И изображаю полную и чистосердечную готовность вывернуть свои багажники.
Расчухал он, вижу, что ничего у меня нет. Для понта ручищами мне по бокам провел и говорит:
– Ладно, вали отсюда... Впрочем, постой!
Мне что - постой так постой.
– Ходят, - говорит, - по городу слухи, будто ты, Рыжий, с бандитами связался.
Тут я натурально изумился:
– Да как можно, сержант! Что это какая-то сука вам на меня такое настучала. Да что я, по уши деревянный, с бандитами связываться?
– А на какие доходы живешь?
– спрашивает.
– Вон на тебе костюмчик какой! И галстучек...
Ну, я к его уху наладился да и говорю шепотком:
– Так ведь парень я видный, сержант. Коровы сорокалетние сами на шею вешаются. Для того и костюмчик, и галстучек. Доход хоть и не велик, а жить можно.
– Мужчину по заказу из себя строишь, значит?
Я только буркалы потупил. А он и говорит:
– На это долго не проживешь. Заявится и к тебе сороковник... Брался бы ты, Рыжий, за голову. Я ведь твоего отца еще знавал...
Вот про папаню это он зря. Трубил папаня на заводе своем, трубил, да так ничего и не натрубил. Ни себе, фраеру, ни нам с маманей.
– Ладно, - говорю, - сержант. Вас понял. Обещаю устроиться на работу. Не завтра, правда, но обещаю.
В общем, разошлись мы. И побежал я себе дальше.
Прибегаю. Суслик уже там, по сторонам зыркает. Фотокарточка у него - только в кино снимать, ни за что не подумаешь, что кент Битюгов. Завалились мы с ним за телефонную будку. В будке какой-то хмырь в кепочке стоит, слюни в трубку пускает, но раз Суслика этот факт не трогает, мне и вовсе очковаться нечего. Передал он мне зелененькие - как всегда, молча. А потом и говорит:
– Битюг просил тебя пакет Эрнесту отнести.
Я чуть с копыт не слетел.
– Да вы что!
– шиплю ему.
– Я ведь в рейсовики нанимался. Так мы не договаривались!
А эта шмакодявка смотрит на меня снизу вверх с этакой ухмылочкой и заявляет:
– Брось, Рыжий! Понимал, на что шел. И Битюга ты знаешь! Не любит он, когда ему в просьбах отказывают!
Вот тут мне тошно стало. Я-то что думал, деньжат по-легкому сшибить, а потом Руту с собой забрать да и рвануть из города, только меня и видели.
– Побойтесь Бога, - говорю, - ребята. Что у вас, без меня гонцов не хватает?
– Не пыли, Рыжий, - отвечает Суслик.
– Либо ты с нами до конца, либо... Сам понимаешь!
– Зыркнул опять по сторонам, достал из кармана пакетик и протягивает мне.
Пакетик-то маленький оказался. Обезьянки в оболочке. Ну и сунул я его в левый багажник - сам не знаю зачем.
– Только ты смотри, Рыжий, - говорит тут Суслик, - надумаешь когти рвать, от Руты твоей одни тряпочки красненькие останутся. А чтобы у тебя соблазна не возникало, мы к тебе и к ней дядек приставим. Все, теперь иди.
И пошел я. Успел только краем глаза заметить, что хмырь в кепочке из телефонной будки вылез, Суслику мигнул, отпустил меня на десяток метров и в кильватер пристроился. Словно настоящая жаба...
В общем, как до "Борща" добрел, и не помню: все перед моими глазами тряпочки Рутины стояли. Окровавленные... Только раз и подумал, что если бы сейчас сержант Валаев мне встретился, шмонать взялся, тут бы я и накрылся. Вот только было мне это сейчас как-то по барабану.
Ладно, захожу в "Борщ". В руки себя уже взял, ливер навожу. Эрнест за стойкой торчит, стаканы полотенцем вылизывает, на меня поглядывает. С ухмылочкой такой. И понял я тут, что они с Битюгом одной веревочкой повязаны. Как же я раньше-то этого не скумекал?.. Эрни ведь, сука, наверное, Битюга на меня и навел.