Звать меня Кузнецов. Я один
Шрифт:
Правда, из его стихов 1991 года меня поразил «Живой голос» — даже пожалел, что не мною написано…
Я был с ним шапочно знаком. Грубоватый, крупный, малоподвижный, похожий на памятник Одновременно было в нём что-то рыхлое, бабистое (мягкое, вялое рукопожатие). Однажды сидели вместе за столом в ЦДЛ — он, я и Женька Карпов с Ольгой Афремовой (которую Женька настойчиво продвигал). Юра вещал: женщины поэтами не бывают… Незадолго до его смерти мы выступали вместе с другими на вечере Литинститута…
Патриотисты в некрологе объявили его великим.
Кирилл Ковальджи
(Из блога поэта в «Живом журнале», запись от 26 декабря 2007 года).
Юрий Кузнецов, например, был поэтом на много порядков более антисоветским, нежели тот же Гандлевский; «мифо-модернизм» Кузнецова был неимоверно опасен для марксистской идеологии, а «критический сентиментализм» Гандлевского — вполне вписывался в нормативную эстетику советского искусства семидесятых годов. Однако Юрий Кузнецов активно публиковался в советских изданиях и всемерно обсуждался в них — потому что его идеологом был Вадим Кожинов, певец эволюционного хода развития русской культуры, глашатай вписывания традиционных национальных ценностей в советскую парадигму (и ползучего вытеснения советской парадигмы этими ценностями изнутри).
Кирилл Анкудинов
(«День литературы», 2008, № 6).
Должны ли мы сегодня, признавая Юрия Кузнецова крупным поэтом, однако затушёвывать его идейную противоречивость, только потому, что к концу своего жизненного пути он ездил с нами, отчаянными русскими патриотами, на массовые патриотические выступления-митинги? Литераторы в «перестройку» передрались, даже такой «наш» Виктор Астафьев дрогнул — подписал гнусное письмо в поддержку расстрела Верховного Совета, за Ельцина и либералов против патриотов. А Юрий Кузнецов, напротив, из стана либералов и авангардистов демонстративно пришёл к почвенникам и патриотам. Да, он сделал трудный выбор, и это было его вызовом ельцинскому предательству. Но авангардистских противоречий — ни духовных, ни художественных — его патриотический выбор, сделанный в нашем решающей политическом противостоянии, отнюдь не снял <…> Почему же Юрия Кузнецова мы должны приглаживать? Почему тут боимся, что Юрия Кузнецова, признав авангардистом, мы как русского поэта потеряем? Я убеждён: не надо лакировать Юрия Кузнецова под продолжателя традиций русской реалистической поэзии. Кузнецов никогда не был таким продолжателем.
Александр Байгушев
(Из книги критика «Культовый поэт русских клубов Валентин Сорокин», М., 2008)
…Некоторых стихов Кузнецова я не могу принять. У него есть стихотворение, как сыновья где-то под мостом насилуют мать. И ведь как это оправдывают?
Владимир Бушин
(Из интервью критика Михаилу Бойко, «НГ Ex Libris», 2008, 26 июня).
Я припал душой к его стихам сразу. В Карелии, выступая однажды перед солдатами воинской части, по случившемуся под рукой журналу «Юность» прочёл его стихотворение «Пилотка». О том, «Что я ещё пешком под стол ходил, А для меня уже пилотку шили». Думаю, что солдатам понравилось, да и автору какая-никакая реклама. А вот представитель политотдела выслушал с безучастным лицом — упоминание отцов шло вразрез с самой идеей армии:
Они легли за эту жизнь костьми На безымянной высоте России… Мы сделаем такое, чёрт возьми, Чтоб после нас пилоток не носили!Когда-то в Магадане оказались мы с ним в числе руководителей творческих семинаров на Совещании молодых писателей Крайнего Севера. В один из дней, вернее утр, полёживали на койках в общем номере, перемогая вчерашнее и слушая по местному радио собственные выступления. Слушать свой голос со стороны — удовольствие совсем не большое. Тут входит поэт Анатолий Пчёлкин, тогдашний магаданец, полечить гостей. Как-то незаметно беседа за пивом перешла в спор. Мы лежали по койкам, Толя сидел на стуле. И с чего-то стал задирать гения: мол, не так уж ты силён, как тебя раскручивают. Кузнецов поначалу отбивался:
— Что, «Атомная сказка» слабая вещь? А «Возвращение»? А «Гимнастёрка»? Никто из вас такого не напишет.
Пчёлкин от такой нескромности загорячился:
— Знаешь, Юра, будешь выёгиваться, набьём морду!
Кузнецов тут отвернулся к стене, бросив:
— На моём уровне всё равно вы не существуете.
А вечером в каком-то из залов города состоялся литературный вечер. Уж тут Кузнецов оттянулся по полной! Во свой черёд он решительно вышел на край сцены и в полный голос стал метать в зал стихотворение за стихотворением одно другого сильнее. После каждого публика взрывалась аплодисментами. В поэте словно весь день сжималась честолюбивая пружина — и вот он отпустил её! А мне помстилось, что поэт хочет раздавить овациями сидящего за спиной Пчёлкина. Ничего не скажешь, характер.
Роберт Винонен
(«Литературная Россия», 2008, 25 июля).