Звенья цепи
Шрифт:
Вскоре за очередным поворотом показались первые избы села. Справа устремился куполами в синее небо Свято-Богоявленский храм, блеснувший витым голубком на позолоченном кресте. Монахи запели святочный псалом и повернули влево, огибая деревню по периметру.
Из домов выходили проснувшиеся жители. Крестились, с благодарностью взирая на священные знамена. Многие присоединялись к стройным рядам, пополняя ряды участников. Босоногие дети бежали вслед за взрослыми, ничего толком не понимая, но испытывая неодолимое желание быть вместе со всеми. Старушки подслеповатыми глазами смотрели из-под ладоней, приветливо махали руками, осеняли братию крестным
Слух еще с вечера разнесся по селу. Все жители были взволнованы гибелью Василия и творящимся бесчинством. Жалели Власьевну, сострадали Светлане, которую многие помнили с детства. И хотя население деревни составляло около полутора сотни человек, все были единодушны в отношении к ним. Любили своего пастыря Паисия, доверяли самое сокровенное, глубинным чутьем понимая скрытый Божественный Промысел, сущность и великую истину христианского учения.
В отличие от городского круговорота, здесь наедине с природой все воспринималось по-другому. Близость мира подлинного, неискаженного, заставляла смотреть на многое прямо и однозначно, не углубляясь в дебри гибельных философий и бессмысленных рассуждений. Жили так, как всегда жили предки. Много работали, добывали хлеб своими руками. Растили и воспитывали детей в добрых дедовских традициях, свято чтили семью, осуждали пьянство и лень. Потому старились у себя в селе, понимая тлетворное влияние больших городов. Дети уносились в сверкающую даль, искали судьбу среди блеска огней, пытались освоиться в чуждом мире, принять скачущий ритм, окунуться в суету житейскую. Чтобы, повзрослев, понять духовную безнадежность искания блага и мнимого уюта.
Крестный ход шел посолонь, обходя ограды и частоколы, избушки и подсобные строения, очерчивая образ, напоминающий круг – символ Божественной вечности. Послушник рядом с Нафанаилом нес чашу с водой, и наместник, окуная метелку, со словами молитвы весело окроплял дома и заборы, освящая и осеняя все вокруг напрестольным крестом. Шествие двигалось с громкими песнопениями, торжественно и величаво. Запыленные облачения серебрились знамением времени. Седые волосы Лавра и Фрола колыхались на ветру, длинные бороды убраны за пояса. Шаг твердый, решительный, хотя обоим далеко за восемьдесят. Сухие тела, будто корни еловые – крепкие и узловатые. Взирают на мир старцы, впитывают благодать земную. Полвека не выходили из пещер, только ширь речную да реющих в облаках воронов видели из затвора. Книги святоотеческие и непрестанная молитва составляли смысл их жизни. Кто они, за какие грехи взяли обет молчальники, то никому неведомо. А только струится ночами свет из пещеры бледный, малозаметный.
Заглядывали в щель иноки, любопытно все-таки. Видели склоненного в поклоне старца, осиянного лучами фаворскими, из ниоткуда идущими. И пали отроки на колена пред пещерами, возблагодарили Господа за радость великую. На послушание к ним идти за честь почитали. Вот и сейчас в строю плечом к плечу шли, чувствуя рядом огонь жаркий, неугасимый. Мантия с черепами развивается за спиной, снятый с головы куколь крестами серебрится. Ступают старцы, окруженные сонмом верных, которые следуют за ними, как воины за боевым знаменем.
Обходит деревню длинная колонна. Утомились иноки, устали миряне, семь верст шагая без остановки. Сзади автобус, автомобили прихожан следуют. Замыкая круг, добрались до церкви. На крыльце Паисий в сверкающей ризе и монах Варфоломей ждут. На улицу иконы вынесены, крест поклонный возвели. Власьевна и Светлана рядом среди людей стоят, крестный ход встречают. С трудом осеняют себя знамением. Руки не слушаются, горечь изнутри жжет. Сидят в них духи зла, глубоко проникли. Но притихли пока, больше ничем себя не проявляют, выжидают чего-то.
Наконец замкнулся круг. Шествие остановилось. Нафанаил направился к вратам храма, Паисий шагнул навстречу. Обнялись, трижды расцеловались. Игумен взошел на высокие ступени, окинул взглядом собравшийся народ, торжественно обратился с речью:
– Дорогие братья и сестры! К вам спешили мы с ратью победительной! Спаси Господи люди твоя! Сегодня мы вместе с батюшкой проведем отчитку глубокую, великую и страшную. Страшную для врага человеческого, духа кровавого, нечистого. Не мне говорить вам, какую благодатную силу имеет таинство. Сам Господь изгонял бесов, те прятались в свиней, топились в пучине морской! Сколько святых угодников в бранях с духами зла сокрушали дьявольские исчадия, избавляли души от оков греховных, страстей неподвластных, пороков чудовищных! А ведь требовалось только одно – искреннее покаяние, желание навсегда избавить себя от объятий князя тьмы.
Сегодня все, кто готов сбросить сеть лукавых наваждений, душою чистой воспарить, открыть сердце Духу Святому, возрадоваться Благодати Небесной – приходите в три часа пополудни. Будем молить Господа нашего Иисуса Христа о спасении райском!
Народ вокруг радостно зашумел. Все понимали насколько важным и необходимым является таинство. С тяжким грузом в душе никто оставаться не хотел, и многие решили обязательно прийти, оставив суетные мирские дела.
– Сразу скажу – не легким будет обряд. Велика мощь Вельзевула! Но с нами Царица Небесная, с нами Господь Вседержитель и воинство его! Нам ли бесу уступать? А, народ православный?
Люди загудели как потревоженный улей. Старые немощные бабки налились праведным гневом, потрясая сухими жилистыми кулачками.
– Вижу! Вижу ярость к дьявольским соблазнам, прельщению сатанинскому! Как самому себе верю вам, братья и сестры возлюбленные! – в глазах наместника выступили слезы умиления. – Соберемся вместе во имя Божие! Разобьем темницы духа, воссияем в чистоте и святости! Хотя бы на малое время уподобимся Отцам нашим! – казалось, Нафанаил словами рушит камни, ломает стену сомнения, вселяет в сердца силу божественного преображения.
– А сейчас отдохнем немного. Подготовимся для службы и причастия. После трапезы жду всех в три полуденных часа.
Народ стал расходиться, строй монахов распался на отдельные группки. Он сошел с крыльца, взял под руку Паисия:
– Ну что, отче, идем знакомиться с теми, из-за кого сыр-бор у нас. Как они?
– Пока в порядке. Как дальше будет, не знаю.
Они подошли к склонившимся в поклоне Светлане и Власьевне в повязанных черных платках.
– Утро доброе, сестры любимые! – игумен с приветливой улыбкой смотрел на них.
– Доброе, батюшка! – Власьевна припала к руке, не смея выпрямиться, всхлипнула тихо и горестно.
– Ну что ты, матушка? – он обнял плачущую старушку. – Господь милостив с нами! Разве оставит он душу покаянную на поругание?
– Страшно, отче! Трепет великий чувствую, тело не слушается.
– То пересилить, вытерпеть надобно! Жизнь твоя в невзгодах и тяготах прошла, сердце в кремень превратила, неужели на перепутье не выдержишь? – слова утешения пастырского звучали тепло и благостно.