Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз
Шрифт:
Осторожный или более бюрократически продвинутый, поднаторевший в придворных интригах человек - здесь бы остановился. До выяснения подробностей "особых отношений" между князем Андреем и Воеводой Всеволжским. Радил, в силу своей рискованности и привычке к автономности, пошёл в "эскалаторы" - на обострение.
***
Даём описание утёкшего городецкого Драгуну.
– - Э... Да. Был такой. Только назвался костромским. Их трое было. Двое-то - точно костромские. Как Феодор Кострому сжёг, так они и подались на низ.
Ага.
Бывает. Обстоятельства у людей - разные.
– - А третий кто?
Подымаем записи.
– - Есть такой. Толковый мужик, грамотный. На Керженце в десятских строителей трудится.
– - А попутчики его?
– - Костромичи-то? Один тут доски трёт, другой на Теше дерева валяет.
Взяли тихонько "доскотёра", показали ему, чисто для разговору, голову епископа Феодора в банке. Мужичок впечатлился, закрестился, понёс пулемётом - только записывай:
– - Не губите! Я ж ничего худого...! Христом богом клянуся! Бес попутал!
Когда "десяцкого" с Керженца привезли - основное было уже понятно.
– - Непохож, однако. Тебя ж Урюпой зовут. По-новогородски: неряха, разгильдяй, замарашка, хныря, хныкала, нюня, рева, плакса. А ты - одет прилично. Да и такую морду зверячью довести, чтобы хныкала да плакала - дашь ума.
Походил вокруг. Здоровенный, чуть сутулый мужичина. Перебитый нос, челюсть... хоть гвозди заколачивай. Из такого звероподобного бандюгана истину силой вынимать... Можно. Но возни будет немало.
– - Мне с тобой, дядя, лясы точить - неколи. Про злодейства твои - всё понятно. Судьба твоя - в Боголюбовском застенке песни петь. Разница: или я отпишу князь Андрею, что ты злодей закоренелый, или - что злодей раскаивающийся.
Чисто для знатоков: по нормативам при дознании в застенке - признание не означает прекращение пытки. Оно должно быть в точности повторено ещё дважды. Тоже под пыткой.
– - Не. Не надо. На Руси мне - смерть. Погибель мученическая. Лучше - сам голову сруби. Топором только.
Дальше я просидел ночь в роли исповедника.
Человек... с разнообразным жизненным путём. Подобно Генриху Штадену, напал на соученика с шилом. И нанёс ему "множественные ранения". Глупая подростковая ссора. С тяжёлыми пожизненными последствиями.
Родня его прокляла. Когда изгоняли из родного города, шурин, вышедший с ним к воротам, взял ветку и сказал: "Дай-ка я взбороню дорогу так, чтобы Урюпа не мог ее отыскать".
Тать, душегуб. Конокрад, поджигатель. Разбойник, святотатец - церковь ограбил, попа зарезал... Сбежал из-под стражи в Ярославле, прибился в Городец. Радил, хоть и имел на него "сыскную грамотку" с описанием внешности и деяний злодейских, но в Суздаль не выдал. Взял в услужение. Для особых поручений. Среди туземцев, в сельской округе, по караванам работал.
Человек жил годами - как зверь лесной. На всякий шорох оглядывался. Последние годы - одной милостью боярина.
Каждый день - как последний. Дожил до вечера - "Господь попустил", утром проснулся - "Богородица смилостивилась". Ни кола, ни двора.
А тут попал ко мне. Где каждого - всякого!
– моют-бреют, кормят-одевают. Где: "что было - то сплыло, что будет - сам сделаешь". Где за кусок хлеба соседу хрип рвать не надобно - Воевода корм даёт. Где кафтан парчовый даже и спереть - чисто "лихость показать". Ни продать, ни, тем более, носить...
Понятно, что сотоварищи косятся - злодея по ухваткам видать. Но тут через одного - люди с... с историей. Бригадир взглядом смерил:
– - Руки-ноги целые? Мозгой за пни не цепляешь? Вот топор - вон делянка. Валяй.
Валяет. На валке леса работают бригадой. Двое - пилят, двое подсекают да обрубают. Мужик здоровый, не ленивый. Привычка в главарях ходить - есть, навык... "привести к общему знаменателю" - имеется.
Ему на "пьедестал лезть", всех под себя гнуть - не интересно. Что он, подросток прыщеватый, чтобы "вятшизм" свой доказывать? Ему бы потихоньку-полегоньку... пересидеть, не маячить...
Во всяком артельном деле сам собой прорезается "авторитет". Кому-то надо сказать:
– - Тут - ты слева... пилу сильнее тащи... теперь - вон та сосна...
Один молчит и делает. Другой - тоже делает, но не молчит. Советует, подсказывает, командует... "Тянет на себя одеяло". Если "не молчит" по делу - к нему начинают прислушиваться.
Не всем такое нравится.
– - Почему его слушают, а не меня?!
Возникают конфликты. Их... решают. Кто как умеет. Одному набил втихаря морду - остальные сами поняли, начали шустрее суетиться. Бригада - норму даёт, начальство - присматривается:
– - Э, да ты ещё и грамотный?! Будешь десятским.
Карьеру у меня - быстро делают. В нормальной артели в головники выбиться - десятилетия. Обычай такой:
– - Твой батя в головниках ходил, твой дед хаживал. Теперь и ты в возраст вошёл. Вон - в бороде седина видна. Прими на себя крест тяжкий - за артель в ответе быть.
Я не против традиций. Но у меня нет столько лет. До "седины в бороде".
Тут Урюпа понимает, что если вести себя минимально прилично: хорошо работать и не убивать по дури всякую не понравившуюся морду, то он уже не "голодный волк в зимнем лесу" с рывком-прыжком на каждое поскрипывание, а уважаемый авторитетный человек. Разговаривают с ним "по вежеству", норовят "-ста" добавить, благодарят за всякую мелочь от души, а не со страхом в глазах - как бы убежать побыстрее.