Зверь в тени
Шрифт:
– Не останавливайтесь из-за нас, – бросил Рикки во внезапно затихший бокс, снова покосившись на своего провожатого, и… хихикнул.
Его смешок напомнил мне звук, возникающий при трении двух листков наждачной бумаги. Свое прозвище «Гусак» Рикки получил из-за того, что постоянно щипал девчонок за попки и при этом издавал вот такой же скрипучий смешок. Его манера давать волю своим клешням-хваталкам всегда казалась мне противной, а теперь и вовсе отвратительной – ведь Рикки стукнуло девятнадцать, а парень застрял в старшей школе из-за проблем с учебой. (Все ученики школы
– Пошел ты… – огрызнулась на него, явно флиртуя, Морин и, перекинув ремень бас-гитары над головой, поставила инструмент на стойку.
– А ты этого хочешь? – спросил Рикки, осклабившись кривой, волчьей ухмылкой; а потом протиснулся бочком к Морин и обвил рукой ее плечи.
Мы с Брендой обменялись взглядами, подруга пожала плечами, а я ударила палочками по бас-барабану, надеясь вернуть нашу троицу к репетиции.
– Какого черта ты там топчешься? – крикнул Рикки в проем гаражной двери. – Что ты прячешься, как придурок? Давай заходи!
Через секунду перед нашими глазами возник Антон, вспотевший и смущенный. А у меня возник вопрос: почему он сразу не зашел в гараж? По крайней мере, он был в рубашке, однотонной синей футболке навыпуск, спортивных шортах, гетрах, натянутых до колен, и кедах. Глаза у Антона были голубые – один больше другого, как будто он все время щурился, – нос большой и оранжевый, с расширенными ноздрями, как у мистера Картофельная Голова, зато рот красивый, зубы ровные и белые, а губы полные и мягкие. Ант был на год старше меня и учился в другом классе. Но, как и все мы, он был «пацаном Пэнтауна», а это значило, что мы знали его лучше, чем родная бабушка. В общем и целом Ант был довольно милым, хотя порой демонстрировал агрессивность и склонность к жестокости. Мы думали, что он унаследовал их от отца.
Ант на несколько секунд застыл возле Рикки с голым торсом и Морин с лучезарными глазами – напряженный и явно испытывавший неловкость, как полный придурок или ботан, не вписавшийся в компанию. А потом, так и не услышав от них ни слова, скользнул в затемненный закуток гаража и прислонился к стене, прижавшись к моему любимому постеру, – тому самому, с которого Элис де Бур, барабанщица группы Fanny, приоткрыв рот, улыбалась мне так, словно собиралась выдать какой-то секрет.
Я посмотрела на Анта. К моему удивлению, он покраснел и уставился на кеды.
– Вы, девчонки, уже неплохо играете, – заявил Рикки и с присвистом втянул воздух сквозь зубы. – Пожалуй, достаточно хорошо, чтобы попробовать себя на сцене.
– Нам это известно, – сказала Морин, закатив глаза и вынырнув из-под его руки.
– А тебе известно, что я устроил вам выступление? – спросил Рик, почесав голую грудь (царап-царап, царап-царап – жутко громко прозвучало в гараже). Лицо его скривилось в вызывающей ухмылке.
– Это не ты, – подал голос из своего закутка Ант. – Это Эд.
Рикки дернулся к нему, вскинул руки, сжатые в кулаки. Словно решил врезать Антону. Тот съежился, хотя ребят разделяли полтора метра. Но уже в следующий миг Рик рассмеялся, как будто просто пошутил, подул на костяшки пальцев, обтер их о воображаемую рубашку и снова обратился к Морин:
– Мы будем вашими со-менеджерами, девочки.
– Мы не… – слова застыли у меня на губах.
Я хотела сказать, что мы не нуждались ни в каких менеджерах и уж, черт возьми, точно не собирались играть перед незнакомой публикой. Но от того, как все разом обернулись и уставились на меня, во рту мгновенно пересохло. И я поспешила надвинуть волосы на лицо, чтобы скрыть свой недостаток. Привычка.
К счастью, Бренда сразу вмешалась.
– Мы играем просто для удовольствия, – сказала она. – Только и всего.
– А разве вам не доставит удовольствие сыграть на ярмарке округа Бентон? – спросил Рикки. – Мы с моим приятелем Эдом делали там кое-какую работенку, устанавливали сцену и услышали, что группа, которая должна была открывать концерт Джонни Холма, в последний момент отказалась от выступления. Нужна замена. Концерты в пятницу и субботу. Заплатить не заплатят, зато хороший шанс себя показать. Будете как The Runaways, этакие «беглянки» Пэнтауна. «Пэнтэвейз!» – Рикки вновь зашелся скрипучим смехом.
Мне не хотелось говорить Рикки, что группу The Runaways я любила не меньше Fanny. Мне вообще ничего не хотелось ему говорить. Но было слишком поздно. Я поняла это по лицу Морин, по взгляду, который она обратила на Бренду.
– Ох, ребята, – сложив руки в молитвенном жесте, Морин даже подпрыгнула, – пожалуйста, пообещайте, что сделаете это. Вдруг на нас кто-нибудь обратит внимание!
Бренда все еще держала гитару в руках. Она повернулась ко мне:
– А ты что думаешь? – Ее голос прозвучал ровно, но глаза уже заблестели.
Ей тоже этого хотелось.
Я нахмурилась.
– Ну же, Хизер, решайся! – взмолилась слащавым голоском Морин. – Мы же можем выступить один раз. Всего один раз! И если нам не понравится, никто нас не заставит выступить во второй. – Морин покосилась на Рикки, поджавшего губы: парень явно не одобрил эту идею. И еще больше ему не понравилось то, что Морин вздумала решать, выступать ли нам и когда это делать. Он удостоил нас подарка, и мы обязаны были его принять и согласиться на все условия. Все или ничего. Должно быть, Морин с Брендой считали по стиснутым челюстям Рикки точно такое же послание, потому что их плечи поникли.
Я выдохнула и разжала губы.
– Хорошо, – проговорила я настолько нелюбезно, насколько мне позволила человечность. Мысль о том, что придется играть перед толпой людей, приводила меня в ужас, но подводить девчонок не хотелось. И не только потому, что они были моими подругами и участницами нашего трио. Но и потому, что год, нас разделявший (они учились в одиннадцатом классе, а я в десятом), растянулся в последнее время в непреодолимую пропасть. Их разговоры вертелись вокруг парней, коротких юбок и косметики, а я не знала, как попасть на их берег; лишь изо всех сил старалась притворяться, будто бы уже там, вместе с ними.