Зверь в тени
Шрифт:
– Он позвонил мне. Я только что закончила с ним разговаривать, – голос Бренды стал протяжно-озорным. – А знаешь, кто еще будет на вечеринке?
– Кто?
– Ант. – Бренда выдержала паузу, словно ожидала моей реакции. А когда ее не последовало, продолжила, но уже раздраженно: – Рикки сказал, что ты нравишься Анту. На сегодняшней репетиции он назвал тебя горячей штучкой.
– Фу, как пошло, – пробормотала я, вспомнив, как странно вел себя Ант в гараже. Антон Денке мог повзрослеть и стать превосходным нейрохирургом, а я бы все равно видела в нем мальчишку, съевшего мел в первом классе. – И с чего это вдруг Рикки позвонил тебе? По тому, как вела себя сегодня Морин, я решила, что они пара.
Подготовив стейк по-солсберийски, я выудила из коробки сосиски с фасолью. Они выглядели хуже, чем мне запомнилось, – не то что невкусными, а вообще несъедобными. Размотав телефонный провод, я дошла с трубкой до холодильника и заглянула внутрь в надежде найти еще один замороженный обед, спрятавшийся где-нибудь в глубине, – что-нибудь еще, кроме неаппетитных колбасок с фасолью.
Не повезло. Ну почему отец купил именно этот набор? Почему?
– Нет, они не вместе, – сухо проговорила Бренда после слишком долгой паузы. – Ты же знаешь, какая Мо. Ей нравится флиртовать. Рикки сказал, что они никогда не встречались и что с сегодняшнего дня она с Эдом. Похоже, так возбудилась из-за предстоящего выступления на ярмарке, что захотела «отблагодарить его как следует»… Слушай, а ты можешь поверить в то, что мы дадим настоящий концерт? Это будет так здорово! Как взлет на наших собственных американских горках!
– Лучше не мечтать, – заметила я, опять улыбнувшись (против желания). Родители Бренды свозили нас в Вэллифейр, новый парк аттракционов в пригороде Миннеаполиса, через две недели после его открытия. Нам пришлось отстоять в очереди целый час, чтобы прокатиться на горках. – Мягче будет падать.
– Соломки подстелем! – хихикнула Бренда. – Ну, так ты пойдешь на вечеринку?
– Куда же я денусь, – вздохнула я.
– Вот и чудненько… – Бренда помолчала несколько секунд. – А ты слышала про ту официантку? Бет или как там ее…
– Нет. – Я открыла последнюю коробку, полинезийский обед Джуни цвета вечерней зари. – А что с ней?
– Эта Бет работает в ресторане «Нортсайд». Вроде ходит в церковь Святого Патрика. Мой отец столкнулся с ее матерью на рынке. Та была очень встревожена, сказала, что Бет пропала. Я подумала, может, твой отец упоминал о ней что-нибудь?
Я замотала головой, хотя Бренда не могла этого видеть.
– Нет, и, значит, она вряд ли пропала по-настоящему. – Я прикусила язык, чтобы не сморозить какую-нибудь гадость, типа «она сбежала с каким-нибудь парнем, как вы с Морин». – Я уверена, что она со дня на день найдется. Эй, не хочешь поиграть в «Чай-чай-выручай» в тоннелях? Сегодня вечером, после ужина?
Я не знаю, почему я это предложила. «Чай-чай-выручай» – детская игра, в которую мы не играли уже много лет. Что-то среднее между прятками и салочками. От пряток и салочек она отличается тем, что, когда водящий находит и осаливает какого-нибудь спрятавшегося игрока, тот не становится салкой, а замирает на месте и кричит «Чай-чай-выручай!» до тех пор, пока какой-нибудь другой участник игры не отважится вынырнуть из своего укрытия и спасти замершего, дотронувшись до него. Да, это была детская игра, но мне вдруг отчаянно захотелось поверить в то, что мы еще могли играть в детские игры.
Я могла не волноваться за ответ Бренды, сердце которой было больше всех сердец в Пэнтауне. Которая плакала перед сном, посмотрев рекламный ролик со зловещими словами: «Застрахуйте свою жизнь до того, как смерть заберет ее у вас», и которая организовала в нашем микрорайоне субботник после того, как отец провез ее мимо билборда с плачущим индейцем.
– Поиграть сегодня вечером в «Чай-чай-выручай»? Отличная идея! – воскликнула подруга. – Я приглашу Морин. А ты позови Клода и Джуни.
– Договорились, – сказала я с облегчением, явно несоразмерным ситуации.
Глава 6
– Очень вкусно! – произнес отец. – Ты знаешь, как я люблю мясной рулет.
– Я рада, что тебе понравилось, – сказала я, решив не поправлять его.
Отец снова собирался работать до поздней ночи. А он уже отработал весь день. Кому приятно почувствовать себя глупцом после такого? В конце концов, мясной рулет и стейк по-солсберийски, по сути, представляли собой одно и то же: мясо, для которого не нужен был нож. Именно по этой причине они нравились отцу больше, чем настоящие стейки. Пища, для поедания которой требовалось попотеть, не доставляла ему никакого наслаждения. Отец сам признался мне в этом на пикнике у Питтов, решивших попотчевать гостей ребрышками.
В бытность обычным адвокатом отец привык к нормированному рабочему дню. Но с тех пор как его назначили прокурором округа Стернс, он уходил из дома до рассвета, а возвращался порой поздним вечером. Отец заверял нас, что это временно, пока он не привыкнет к новому месту и коллективу, а коллектив – к нему. Постоянное отсутствие отца мне не нравилось, но иначе оплачивать счета пришлось бы кому-то другому. По крайней мере, так сказала мама. И мне доставляло удовольствие видеть отца за кухонным столом в галстуке. Он выглядел таким солидным, таким авторитетным.
Когда кто-нибудь из прихожан в церкви или школьных учителей спрашивал меня, кем я хочу стать, когда вырасту, я отвечала: «Барабанщицей». Но иногда – и только себе (потому что Морин настолько исчерпывающе просветила меня насчет феминизма, что я дала себе зарок не высказывать этого вслух) – я признавалась, что мечтала стать домохозяйкой. «Без жен в этом мире все рухнет», – не раз повторяла нам мама. И мне было приятно представлять себя необходимой, примерять на себя столь ответственную роль – правой руки красивого и сильного мужчины. Уж я-то знала, как себя с ним держать и что делать!
Иногда я даже воображала себя женой в нашем доме. Нет, не в мерзком смысле. У меня и в мыслях не было становиться женой собственного отца. Я просто фантазировала – что и как будет, когда я выйду замуж. Я представляла своего мужа сидящим за столом и нахваливающим еду, приготовленную мной, чистый и уютный дом, в который бы он приходил. Муж управлял бы миром за его стенами, и наградой любимому в конце дня было бы возвращение в наш чудный, прекрасный замок, где я холила бы его и лелеяла.
Я села прямее на стуле. Джуни отправила в рот блестящий кусочек апельсинового кекса. Я подмигнула ей – именно так, по моему разумению, поступила бы мама. Сестренка покосилась на меня и высунула язык, выстланный крошками.