Зверь
Шрифт:
Как только тяжелая дверь открылась, узник, сидевший на кровати, отступил к стене.
— Надо же, — воскликнул Дельо, — он мне кажется еще более громадным, чем вчера! И так же топчется, как медведь. Но в сущности, почему он так вздыбился? Он не мог слышать, как мы вошли?
— Повторяю вам, мэтр, — сказал надзиратель, — что он догадывается о малейшем присутствии — нюхом…
— Вы произнесли, мой друг, самую умную фразу за время нашего знакомства. Наблюдение точное: он чувствует нас по запаху. Он так чувствует всех. Ну, дорогой переводчик, что вы думаете о моем клиенте?
Директор института
— Это личность, внушающая беспокойство.
— Другое точное наблюдение, — отметил Виктор Дельо. — Я даже в главном дополню вашу мысль, дорогой друг: вы задаетесь вопросом — возможно ли, чтобы под таким обличьем скрывался организованный ум? И между тем вы читали его книгу. Странный, в самом деле, автор!
Адвокат приблизился к колоссу и, даже не оборачиваясь, сказал надзирателю:
— Видите, я вчера поступил правильно, когда дал ему возможность запомнить мой запах, прежде чем выйти из камеры. Теперь он уже спокоен: он знает меня. Даже забавно и довольно странно думать, что ему было достаточно меня однажды «понюхать», чтобы потом узнать! Это не означает, что мы уже друзья. Скажем, мы еще только присматриваемся друг к другу. Между тем здесь есть некто, кто смущает его. Это вы, дорогой переводчик! Он чувствует новый — третий запах. Мой и надзирателя ему уже знаком. Нужно, чтобы он к вам привык тоже, но сейчас, поскольку я не вполне доверяю его реакциям и не хотел бы такой же неожиданной встречи для вас, какую он устроил мне вчера, я попытаюсь преодолеть отчуждение небольшой любезностью.
Говоря это, Виктор Дельо вложил пачку сигарет в правую руку Вотье. Не колеблясь, слепоглухонемой достал левой рукой из пачки сигарету и поднес ее к губам. Адвокат чиркнул старой зажигалкой. Выходящие из ноздрей густые клубы дыма доказывали, что Вотье оценил проявленное внимание.
— Он курит, — сказал адвокат. — Это свидетельствует о том, что перед нами цивилизованное «животное».
И по всему видно, что он это любит, чертов сын! Что же, никто до сих пор не предложил ему сигарету?
— Никому не пришло в голову, — сказал надзиратель. — Что же вы хотите? Как узнаешь, что он любит, чего он хочет? Он только ворчит!
— Заметьте, мой друг, что сейчас он курит без всякого ворчания. И давайте побыстрее воспользуемся этим блаженным состоянием и попробуем его допросить. Слушайте, он, кажется, сегодня побрит?
— Он брился сегодня утром, — подтвердил надзиратель.
— Сам?
— Да. Он ловко работает руками.
— Да, я это вчера заметил, — поморщившись, сказал адвокат. — Мой дорогой переводчик, я думаю, вы можете теперь без опасений приблизиться к нему: у него было достаточно времени освоиться с вашим запахом.
Переводчик не выглядел столь уверенным.
— Не бойтесь! В сущности, он славный парень. Почти доступный для общения: свежевыбритый, с сигаретой. Скоро мы сделаем из него ягненка. Уступаю вам слово. Хотелось бы, чтобы для начала вы дали ему понять, что я — новый его защитник, а вы только переводчик. Объясните ему также, что я — его лучший друг, пусть он не сомневается, и что я буду продолжать следить за тем, чтобы его кормили и снабжали сигаретами.
Переводчик стал осторожно трогать пальцами фаланги слепоглухонемого. Тот не противился,
— Что он говорит? — с беспокойством спросил адвокат.
— Он не отвечает.
— Неважно. Главное — он понял, кто я. Скажите ему, что мне очень понравился его роман «Одинокий».
Переводчик снова пробежал по фалангам пальцами. Лицо Жака Вотье просветлело.
— Так, так! — воскликнул Дельо. — Мы нащупали чувствительную струнку — авторское самолюбие. Скажите, что я добьюсь разрешения, чтобы ему выдали все необходимое для письма по Брайлю, и, воспользовавшись своим вынужденным одиночеством, он сможет набросать замысел своего нового романа. Дайте ему понять, что его впечатления от пребывания в камере могли бы очень заинтересовать публику.
Переводчик приступил к делу. Когда его проворные пальцы остановились, пальцы Вотье забегали по фалангам его молчаливого собеседника.
— Наконец-то он отвечает! — воскликнул адвокат. — Что он говорит?
— Что он благодарит вас, но это бесполезно — он никогда не будет больше писать.
— Терпеть не могу безответственных заявлений! Скажите ему, что, по моему мнению, он хорошо сделал, что убил американца.
— Вы думаете, я могу ему это сказать? — не скрывая удивления, спросил переводчик.
— Вы должны это сделать! Разумеется, то, что я говорю сейчас, — не слишком обычно, но необходимо, чтобы мой клиент уверовал в абсолютную поддержку своего защитника, иначе между нами не могут установиться доверительные отношения.
Переводчик передал то, о чем просил защитник, и Дельо показалось, что на неподвижном лице мелькнула тень удивления.
— Добавьте, — поспешно сказал адвокат, — поскольку он действовал правильно, то, следовательно, не виновен, и задайте ему пять вопросов. Во-первых, почему он признает себя виновным?
— Он не отвечает, — сказал переводчик.
— Второй вопрос: почему он до сих пор не хотел, чтобы его защищали?
— Не отвечает.
— Третий вопрос: хотел бы он встретиться с матерью?
— Нет.
— Определенный ответ. Четвертый вопрос: хотел бы он встретиться с женой?
— Нет.
— Очень интересно, — пробормотал адвокат. — Пятый и последний вопрос: хочет ли он, чтобы я ему устроил здесь свидание с Ивоном Роделеком?
— Не отвечает.
— Он не отвечает, но и не говорит: нет! Остановимся на этом, мой дорогой директор: я знаю уже достаточно. Еще раз простите, что злоупотребил вашим ценным временем. Прежде чем уйти, я хотел бы, чтобы вы объяснили моему клиенту, что мне совершенно необходимо пожать ему руку — это единственный для меня способ выразить ему не только мою симпатию, но и привязанность.
В то время как переводчик передавал смысл фразы слепоглухонемому, Дельо протянул руку. Но Вотье с застывшими руками не шелохнулся.
Когда оба посетителя вышли на улицу, адвокат спросил:
— Скажите искренне, что вы думаете о моем клиенте?
— То же, что и вы, дорогой мэтр. Вы правы: это умный и хитрый парень, который говорит только тогда, когда захочет, и умеет использовать свою внешность, чтобы обмануть собеседника.
— Да, я тоже так думаю. Ах, дорогой мсье, я прихожу к убеждению, что умных людей защищать иногда труднее, чем дураков.