Зверь
Шрифт:
Адам почувствовал её взгляд, сделал последний рывок наверх и спрыгнул на пол, закончив свою утреннюю разминку.
— Ты рано, — сказала Эллен, неловко переступая босыми ногами по холодному полу.
— Это ты рано, — улыбнулся он. — А мне пора на работу.
Эллен смотрела на него, словно впервые. Земля не перевернулась, метеорит не упал, не наступил конец света, но что-то неуловимо изменилось. Неужели хороший секс оказался настолько целебным, что вся боль, вина, страх, дикое внутреннее напряжение и эта её извечная жажда действия бесследно испарились? Или она действительно так сильно влюбилась, что забыла, зачем вообще приехала сюда? Это была единственная связная мысль, которая со скрипом оформилась у неё в голове и эта мысль сбивала её с толку. Барр бездумно блуждала взглядом по полу, искала, за что бы зацепиться и не выдать своего смятения. Она думала и в то же время не хотела думать о том, что вся эта иллюзия неземной любви рухнет, когда она уедет отсюда.
Адам подошёл к ней, обнял и поцеловал в макушку. Эллен коснулась кончиками пальцев его груди, а после прижалась к нему так сильно, словно искала защиты от всего на свете и самой себя в первую очередь. Бишоп бережно взял её на руки и понёс назад в спальню.
— Спи, милая. Днём увидимся, — осторожно положив Эллен на кровать, он нежно расправил складки одеяла и поцеловал её в лоб.
— Адам!
Эллен села на постели и подалась вперёд, словно хотела схватить его за руку и задержать. Внутри вспыхнуло давно забытое чувство — чувство тревоги за близкого человека. Бишоп остановился в дверях.
— Пожалуйста, будь осторожен.
Он ничего не ответил ей, лишь улыбнулся, и тихо затворил за собой дверь.
Эллен лежала, изучая трещины на пожелтевшем от времени потолке. Она с досадой думала о том, что лежит без дела с плёвой травмой, в то время как вся лесопилка стоит на ушах из-за исчезновения Марти и из-за обрыва кабеля. Она думала о том, сколько дел повисло на плечах Бишопа и о том, что ей хотелось бы хоть немного его от этих дел разгрузить. Барр не помнила, когда в последний раз искренне переживала и заботилась о ком-то, кроме себя. Это было ново для неё, но закономерного чувства паники и желания немедленно вернуть всё как было не возникло. Бежать больше не хотелось. Эллен усмехнулась и устало прикрыла глаза. Устав плыть против течения, она сдалась и, казалось, приняла всё, что с ней происходило. Жить моментом было для неё в новинку, но, чёрт возьми, можно жить и так.
Распахнув глаза, она увидела родной дом. Он был окутан сизой дымкой тумана и окружен вековыми соснами Форт-Келли, но это был её дом, будто кто-то выдернул его вместе с фундаментом из тихого Берлингтона и поставил прямо среди лесных угодий Эйдана Хилла. У ворот стояла её целая и невредимая машина, а прямо перед ней — мужская спина в широкой светлой рубашке не по размеру. Ей пришлось как следует проморгаться, чтобы сфокусировать взгляд на её обладателе.
У него были растрёпанные чёрные волосы, худые плечи и руки. Узкие чёрные штаны обнимали тонкие ноги в массивных берцах. Эллен сделал два шага вперёд, пытаясь обойти его и посмотреть в лицо. Тёмные, непроницаемые глаза, в которых не видно зрачка. Запавшие острые скулы, большой и слишком пухлый для мальчишки рот. Он держал в руках гаечный ключ.
— Нэйт, что ты делаешь? — спросила она, но вместо звуков своего голоса услышала лишь хрипы и бульканье, словно пыталась говорить под водой.
Натаниэль не ответил ей и даже не взглянул в её сторону, будто она была бесплотной тенью, внедрившейся в кадры чужих воспоминаний. Он сорвался с места так стремительно, что Эллен едва смогла отследить его бег. Замахнувшись ключом, Нэйт обрушил на удар на её белую «Шевроле».
От звука удара Эллен проснулась. На территорию прибыл грузовой состав — стук колёс ворвался в её сон и бесцеремонно выдернул в реальность. Вскинувшись на постели, она завертела головой, пытаясь понять, где находится. Тёмные, крашеные стены, окно и кровать, на которой вчера она занималась любовью с Адамом Бишопом — всё осталось, как прежде. Это был всего лишь сон, но он был слишком чётким.
Она встала с кровати. Забыв об ушибленном пальце, Барр с ходу бухнула ступнёй по полу и зашипела от боли.
— Твою мать! Да что же это такое!
Кожа на пальце начала желтеть, опухоль уменьшилась, но проклятая боль всё ещё тянула, отдаваясь пульсирующими выстрелами вдоль всей ноги. Сейчас невозможно даже сапог надеть, а уж о том, чтобы сделать в нём хотя бы несколько шагов, не шло и речи. Она явно не сможет вылезти сегодня из дома.
На часах было почти четыре дня. Подойдя к окну, Эллен увидела, как погрузчик укладывает ровные ряды брёвен в вагоны. Рядом маячили люди, которых она раньше не видела. Они были в форме известной железнодорожной корпорации — наверняка машинисты и рабочие, обслуживающие состав. Возле административного корпуса она увидела машину Нильсена. Скорее всего, он сейчас далеко в лесу возглавляет поисковый отряд.
Казалось, всё, что происходило вне этих стен, вдруг перестало её касаться. В доме Бишопа, ровно, как и рядом с ним самим, она ощущала себя, словно в крепости. Она не чувствовала себя в гостях или в номере отеля, где всё вокруг казалось взятым на время. Это был дом. Такой, каким он должен был быть: без тянущего чувства тоски по брату, без холодного непонимания родителей, без вечного чувства вины. И не важно, что было за его стенами — оживленный мегаполис или глухой лес, в котором не ловил телефон. Всё, что было за его пределами, перестало иметь значение, будто эти стены защищали её от целого мира, как защищали объятия Адама Бишопа. Только она и её маленькое, эфемерное счастье — вот, что было сейчас главным.
Эллен отошла от окна и взглянула на комнату, оценивая последствия бурного проявления чувств. Стоило сменить постельное бельё и сходить в душ — кожу неприятно стягивали высохшие белые следы. Тело одеревенело, каждый шаг отдавался болью в мышцах, как после двух часов в спортзале, зверский голод скручивал желудок, который, казалось, переваривал сам себя. Нужно было решать проблемы последовательно.
Смело покопавшись в ящиках шкафа, Эллен нашла свежий комплект, и сдёрнув с постели старый, поменяла бельё. Положив ком грязных простыней у порога, она наскоро приняла душ и отправилась на кухню. Эллен готовила редко и почти не имела в этом необходимости, предпочитая обедать в заведениях или заказывать еду на дом, но, тем не менее — спасибо маме — умела и вполне недурно. Во всяком случае, Трэвис не жаловался, если, конечно, не врал. Только лишь спустя два часа, когда Эллен выключила плиту, она поняла, что хлопочет по дому, будто домохозяйка, ожидающая любимого с работы. Она то и дело подходила к окну, надеясь увидеть очертания безупречной фигуры, которую успела изучить за несколько жарких ночных часов при тусклом свете ночника.
— Боже, что же я творю, — во время редких проблесков сознания Эллен ощущала себя влюблённой дурой, до невозможности стыдясь того, с какой лёгкостью эмоции затмили ей разум. Она не узнавала себя и что делать с собой новой, не имела понятия. Растеряна, взволнована, подавлена и счастлива одновременно — Эллен казалась себе клинической истеричкой, забывшей вовремя принять транквилизатор. В такие моменты она снова хотела бежать. Бежать до своего таунхауса босиком, запереться на замок и уткнуться в рабочие тексты, за просрочку отправки которых её наверняка оштрафуют или вовсе уволят, но для Бишопа запертая дверь не препятствие, в этом она успела убедиться. Как и самообман больше не спасение для неё.
— Что мне теперь со всем этим делать? — Эллен бухнулась на стул, беспомощно бросив руки, повисшие вдоль тела плетьми. Поток самобичевания прервал звук открываемой входной двери, и Эллен почти бегом бросилась в коридор.
— Привет, — Адам улыбнулся ей, цепляя куртку на крючок.
Только сейчас она поняла, как сильно волновалась за него. Он вернулся целым и невредимым из внешнего мира, в котором творилось чёрт знает что. Эллен не осознавала, что тело само сорвалось на бег, что она почти напала на Адама, обвивая руками и ногами и целуя крепко, словно в последний раз. Под грудью заныло от тоски и нежности — наверное, так болела душа. Хотелось хвататься за эти неумолимо ускользающие секунды, хотелось наверстать упущенные часы, дни и года жизни, на протяжении которых она будто не жила. Здесь, рядом с Адамом, её ничего не сдерживало — ни статус, ни репутация, ни траур — всё это осталось далеко в прошлом.