Звери Гора
Шрифт:
— Что же мы будем делать? — спросил я.
— Ждать, — пожал плечами охотник.
Мы ждали.
Барабаны краснокожих охотников похожи на огромные блюда. Они очень тяжелы И имеют рукоятки. Управляться с таким инструментом может не каждый. Барабан держат в одной руке, палку — в другой. Рама изготавливается из дерева. На нее натягивают шкуру табука. Крепится шкура при помощи сухожилий. Любопытно, что бить надо не по шкуре, а по раме. Возникает очень необычный звук. Барабан, который держал в руке поющий человек, достигал двух с половиной футов в диаметре. Охотник бил в барабан и пел песню. Всех слов я не понял, но песня была о природе. Что-то
Потом барабан перешел к другому охотнику. Он исполнил песню про изготовление кайака. Смысл ее сводился к заклинаниям, обращенным к шкуре, сухожилиям и дереву, из которых краснокожий строил свою лодку. Он умолял их не подвести в решающую минуту. Следующий исполнитель спел песню, посвященную слину. В ней он желал животному всегда подплывать поближе, чтобы его можно было достать гарпуном. Затем я услышал песню про негодяя, который отправился на охоту и улегся спать, а потом разодрал сапоги о камни и всем их показывал, уверяя, что излазил всю округу, но добычи не нашел. По поведению собравшихся я понял, что герой этой песни находится в чуме. Во всяком случае, один парень явно растерялся. Затем он вскочил и исполнил песню про предыдущего исполнителя, который не умел делать стрелы. Потом опять пели женщины, одна про собирание птичьих яиц, другая — про то, как хорошо увидеть родственника, который давно считался потерянным.
Вообще песнопение занимает исключительно важную роль в жизни краснокожих. Даже самые простые песни исполнены для них загадки и прелести. Согласно их по говорке, никто не знает, откуда берется песня.
— Спой, Имнак! — попросил Акко.
— Спой, Имнак! — подхватил Кадлук.
— Нет, не хочу, — замотал головой охотник.
— Имнак никогда не поет, — вступила в разговор Поалу, очевидно забыв о болтающихся на шее шнурках.
— Давай, Имнак, — настаивал Акко. — Спой нам!
— Я не умею петь, — повторил охотник.
— А ты попробуй! — загудели остальные.
К моему огромному удивлению, Имнак поднялся и выскочил из свадебного чума.
Я последовал за ним. Так же поступила и встревоженная Поалу.
— Я не могу петь, — сказал краснокожий, глядя в свинцовую даль моря. Во мне нет песен. Я как лед на камне, на котором не растут цветы. Ни одна песня не прилетела ко мне, и ни одна песня не зародилась в моем сердце.
— Ты можешь петь, Имнак, — произнесла Поалу.
— Нет, — упрямо повторил Имнак, — петь я не могу.
— Однажды, — сказала Поалу, — ты обязательно споешь в свадебном чуме.
— Нет, — отвернулся к морю охотник. — Петь я не умею.
— Имнак! — укоризненно произнесла девушка.
— Иди в чум, — проворчал
Поалу развернулась и пошла в чум. Свадебный чум отличался от остальных большими размерами. Всего же стойбище состояло из дюжины подобных чумов. Несмотря на то, что общее число краснокожих охотников превышало полторы тысячи, жили они маленькими, разбросанными группами. Летом они собирались вместе по случаю перехода стада Танкреда через ледник Акса, но почти сразу же от главного стойбища отделялись небольшие группы людей, предпочитающих охотиться на отдаленных пастбищах. В конце лета краснокожие возвращались на свои обычные места. Всего насчитывалось около сорока стойбищ, расстояние между которыми составляло несколько дней пути. Стойбище Имнака находилось примерно в середине.
Охотник задумчиво глядел на волны.
— Однажды мне показалось, что я могу придумать песню, — сказал он. — Мне хотелось петь. Мне очень хотелось петь. Я думал, что у меня получится. Я хотел спеть про то, как прекрасен наш мир, про огромный океан, про горы, звезды и бескрайнее небо.
— Почему ты не спел? — спросил я.
— Мне показалось, что неведомый голос произнес: «Как ты смеешь слагать песню? Как ты смеешь петь? Я — великий океан. Я — горы и море. Я звезды и бескрайнее небо! Ты думаешь, что все это можно вместить в маленькую песню?» Я очень испугался. С тех пор я никогда не пытался петь, — закончил Имнак.
— Нет ничего плохого в том, чтобы петь, — сказал я.
— Кто я такой, чтобы слагать песни? — вопросительно посмотрел на меня охотник. — Я маленький человек. Никто.
Я решил не отвечать.
— Лучше даже не пытаться.
— Думаю, ты не прав, — возразил я. — Надо попробовать. Пусть даже ничего не получится.
— Я очень маленький, — сказал Имнак. — Я не умею петь. Ни одна песня не сидит на моем плече. Ни одна песня не просит, чтобы я ее пропел.
Из свадебного чума донесся взрыв смеха. Над северным морем загорались звезды. Наступала полярная ночь.
Останки огромного кита ханжера валялись на берегу. Большая часть туши была уже отрезана. Кости тоже почти все растащили.
— Сушилки забиты мясом, — заметил я.
— Да, — кивнул охотник.
Две недели назад благодаря невероятной удаче мы загарпунили синего кита. Два кита за один сезон — неправдоподобное охотничье счастье. Обычно кита удается поднять раз в два, а то и в три года.
— Это хорошо, — произнес Имнак. — Значит, зимой людям не придется выходить на лед.
Солнце почти скрылось за горизонтом. Из свадебного чума доносился хохот.
Полярная ночь не означает непроглядную тьму. На небе висят горианские луны, ярко горят звезды. Конечно, если небо затянет тучами, из чума лучше не выходить. Тогда не остается ничего другого, как слушать завывания ветра и хруст снега под лапами случайного зверя.
— Не помню, чтобы в сушилках было так много мяса, — сказал Имнак.
— Неудивительно, что люди так радуются, — ответил я.
Помимо китов, удалось завалить нескольких слинов и наловить рыбы. Кроме того, охотники заготовили большие запасы сушеного мяса табука.
Когда солнце окончательно скроется за горизонтом, наступит полярная ночь. Она продлится почти полгода. Мне будет очень не хватать солнца.
— Думаю, еды на зиму хватит, — сказал Имнак. — Мы можем спокойно встречать тьму.
Я посмотрел на ломящиеся от мяса сушильные полки. Некоторые из них были подняты на высоту двадцать и более футов, чтобы до лакомства не добрались слины.