Звери Стикса. Часть 3. Кто тут монстр?
Шрифт:
– Так почему в груди-то так болит?
Ангел стушевался и забегал глазами. Ответить он обязан. И ответить честно, но говорить прямо о том, что он рассмотрел в глубине сердца Судьи сейчас он считал… некорректным.
– Это… Это не опасно, Фауст. Это даже нормально, практически со всеми такое иногда происходит, – пес настороженно следил за его словами, чувствуя здесь какой-то подвох. И Касио решился отбрехаться умной терминологией. – Cor Deciderium. Если тебе интересно, но на самом деле просто не концентрируй внимание. Пройдет со временем, – а потом вдруг совсем сбился и добавил. – Да. Или не пройдет.
– Чего-то туманно, – недовольно буркнул пес. –
– Убрать? – Касио растерянно и как показалось Фаусту печально посмотрел ему в глаза. Так что псу вдруг расхотелось узнавать подробности своего нового диагноза. – Нет, малыш. Убрать нельзя. Наберись мужества и потерпи. Я здесь не помощник… Переживай.
На этом он как-то сочувственно похлопал пса по руке, отвернулся, вышел за дверь прежде, чем Фауст успел еще что-нибудь сказать. И растворился в густой темной ночи. Пес лег на софу в гостинной и тут же вырубился до утра, расслабленный, размятый и очищенный целительным прикосновением существа, знавшего его как облупленного, но все равно любившего и всецело принимавшего. Таким, какой есть.
А вот Кира еще долго не могла уснуть. Ее разбудил песий взрык посреди ночи. Она хотела было спуститься посмотреть, что происходит, но услышала голоса. Оказалось, что в этом хлипком дурно-спроектированном доме вентиляционная труба напрямую соединяет кухню и ее спальню. Разговор с ангелом был для нее страсть каким занимательным, хоть и не все она из него поняла. Но подумать было о чем.
Ее разбудил тихий стук в дверь. Кира в полусне покидала кое-какие принадлежности в сумку и заползла на заднее сидение авто. Они доехали до центра, остановились у небольшого кафе. Пес все также молчал и смотрел куда угодно, только не в ее сторону. Однако, выйдя из машины он обошел калымагу и галантно открыл Кире дверцу, приглашая к завтраку. Внутри она сразу же отправилась в уборную, умыться и привести себя в порядок. Краем сознания она отметила, как кафе замерло и замолчало с их приходом. Она кожей чувствовала, что посетители и официанты пооткрывали рты и в изумлении пялятся на них.
– Доброе утро, – она взяла максимально спокойный и дружелюбный тон, присаживаясь за стол в уютное кресло-ракушку с высокой спинкой. Пес не смотрел на нее. Медленно демонстративно отпил черный кофе из крохотной чашечки и продолжил меланхолично глядеть в окно. Песье молчание и ее положение в игноре ей порядком поднадоело.
– Я тоже рада тебя видеть. Мне снилось, что я птица, и мне вырывают крылья. Перышко за перышком. Было страшно. Спасибо, что спросил. А тебе как спалось?
Ноль эмоций. Кошка заказала яйца со сметаной и молочный гоголь-моголь. С потрясенным их видом официантом она была легка и дружелюбна, красиво улыбалась, демонстрируя сахарные белые зубки.
Пес нахмурился и машинально потер в области груди.
– У тебя Справочник близко? – неожиданно спросил он, как только парень ни жив ни мертв отошел от их стола. – Дай на секунду, посмотреть кое-что… кое какой термин.
Кошка достала из сумки коричневый томик. Но медлила. Нервно потерла бровь. Взглянула в окно. Покусала губу. Пес хмуро наблюдал за ней в ожидании, когда же она наконец скажет то, что ей так чешется.
Она собралась с духом и протянула Фаусту книгу. Но когда он ее взял, из рук не выпустила. Поймала его вопросительный взгляд и смело сказала.
– Я сочувствую твоей утрате.
– Чего?
Кошка очень нервничала, но все же говорила и голос ее был тверд.
– Cor desiderium –
– Nice… – только и смог выдавить из себя он на старом наречии, гневно сверля кошку взглядом. Она под этим взглядом ерзала, нервничала, теребила руками все, что только могла, но не бежала и не извинялась.
– А что ты хотел? – с вызовом ответила она на его взгляд. – В этом доме стены из бумаги были сделаны. А я – я любопытная и неуправляемая. Просто не хочу недомолвок.
Они еще немного поиграли в гляделки. Пес после этих слов почему-то успокоился. Просто… принял.
«И прямолинейная. Честная и смелая», – подумал он. Не самые ведь плохие качества. Чего обижаться. Он согласно вздохнул и отложил потерявшую актуальность книгу на край стола.
– Болевой синдром значит… – задумчиво протянул он, развалившись в своем кресле и снова осторожно дотрагиваясь до беспокойной области своего тела.
Кошка выдохнула. Она ощутила огромное облегчение. Ночью она почти не спала, потому что все думала, как ей распорядиться всем услышанным. А главное самим фактом того, что оно было услышано. Ум велел ей сделать вид, что ничего она не подслушивала и просто на ус намотать. Но сердце – сердце требовало быть честной. И сейчас, когда она сделала выбор, она испытала просто колоссальное облегчение и прямо-таки прозрение. Что это и есть единственный верный путь. И его реакция лишь подтвердила правильность решения – он отступил. Отпустил. И даже немного потеплел, как ей показалось.
– Мама, сматри! Там КИСА!! – послышалось детское непосредственное с другого конца зала. И взрослое цикание и шукание, призванное восстановить приличия и подавить искренность.
Кошка не удержалась и засмеялась, мгновенно переключаясь и выходя из напряжения. Повела большим бархатным ухом. Мелькнули на секунду острые блестящие зубки и почти сразу были прикрыты изящным непринужденным движением когтистой ладошки. Пес словно сфотографировал этот момент во всех подробностях. Он тоже не сдержал короткой улыбки.
Глава III. Дело о ходячих мертвецах
Министерство внешних отношений представляло собой массивное безликое здание и располагалось в самом центре делового района города, буквально в паре кварталов от ворот в резервацию.
КСники расположились в просторном зале ожидания, сухо обставленном строгой серой мебелью со стеклянными вставками. Кошка, переспав со своими первыми впечатлениями о людовском обществе, негодовала. Ее удивляла зашоренность в сочетании с высоким уровнем технического и социального прогресса. Они заботились о стариках, обладали большими медицинскими и научными познаниями и в то же время убивали друг друга за еду, деньги, территории и оскорбления достоинства. Это, в общем-то, нормально и характерно практически для всех других рас. Но люды безыскусно и настойчиво прикрывали эти простые мотивы нагромождением высокопарного вранья, наперебой заявляя о высоких морально-этических стандартах и взывая к совести друг друга. Такой вывод она сделала, посмотрев утренние новости по квадратному проектору, служившему для развлечения посетителей.