«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
Шрифт:
Солдат принес капитану котелок с обедом. Остановился поодаль, терпеливо ожидая, когда закончится разговор. Комбат смутился, махнул рукой.
— Позже… я с людьми разговариваю, успею еще пообедать.
— Ладно, до встречи, Николай Захарович, — поднялся Фомин и пожал ему руку. — Спасибо за информацию, особенно насчет «Пантер».
Когда отошли, заметил:
— Сразу видно, опытный командир, хоть и выправки военной не имеет. Сам на передовую ходит, цели уточняет. А ведь мог бы и подчиненных послать. Там ведь стреляют, а ему уже за сорок.
— На нашего учителя физики похож, —
— Тоже воюет?
— Воевал. Его раньше призвали, пропал без вести.
Как обычно, батареи «зверобоев» закрепляли за танковыми ротами и батальонами. К удивлению Чистякова, командиром танкового батальона, за которым закрепили три его машины, оказался старый знакомый Шаламов Юрий Федотович. С ним вместе лежали в августе прошлого года в санбате, какое-то время воевали, а затем следы потерялись.
И вот сейчас шебутной энергичный майор (тогда он был капитаном) обнял Саню Чистякова:
— Жив, молодой? Да ты уже капитан!
— А ты майор, Юрий Федотович!
— Э, что про меня говорить? Мне майором года два назад следовало быть. Ровесники, кто не погиб, полками и бригадами командуют.
На груди бывалого майора, кроме прежних орденов, блестел полководческий орден Александра Невского.
Вспомнили общих знакомых, покурили. Прошедший всю войну и горевший три раза в танках, комбат Шаламов рассказывал историю своего перевода в танковую бригаду.
— Я в полку первым батальоном командовал. Меня после боев под Варшавой на повышение нацеливали. Кстати, «Александра Невского» я там получил. А в марте вляпался в историю. Городок небольшой взяли, остановились на ремонт, батальон потери большие понес. За три дня расслабились, загуляли маленько, с мадьярками познакомились. В общем, нюх потеряли. Ночью просыпаюсь, стрельба, грохот — немцы отступившие прорвались.
Шаламов щелкнул портсигаром, протянул Чистякову папиросу.
— Закуривай… ну, вот, зевнуло боевое охранение. Прорвались немцы. Собственно, они в бой вступать не собирались, своих догоняли. А в городке уже тыловые части разместились, лазарет, ремонтная база. Я хоть и не старший там был, комендант имелся, но досталось и коменданту, и мне, и еще некоторым. Коменданта на передовую отправили ротой командовать и до капитана понизили. На меня особист поглядел, а мы с ним знакомы были. Знал, что я три раза в танках горел, а недавно орден получил из рук командарма. Ну что с тобой делать? Дисциплину нарушил, фрицев прозевал. За такие вещи и под суд можно попасть. Пожалели, учли прежние заслуги. Перевели в танковую бригаду на ту же должность. Чтобы глаза начальству не мозолил.
— Бывает, — посочувствовал старому танкисту Чистяков. — Но ты в принципе ничего не потерял. Был комбатом, им же и остался.
— Много ты понимаешь. В полку всего три батальона, а я первым командовал. В любой момент могли, учитывая опыт, поставить командиром полка. А в бригаде таких, как я, хватает с избытком. Придется войну майором заканчивать.
Вечером собрались, хорошо выпили. Шаламов обнимал Глущенко, Колю Серова, Рогожкина. Расчувствовался, даже пустил слезу, вспоминая погибших.
Неожиданно получилась неприятная стычка с Павлом Рогожкиным.
— А ты все в лейтенантах засиделся! Колька Серов сержантом был, а сейчас лейтенант. Саню Чистякова комбатом поставили, уже капитан. Догоняй друзей! Отстал ты что-то.
Сказано было просто, без подковырки. Комбат Шаламов говорил, что думал, и от души желал давнему приятелю удачи. Но подвыпивший Павел Рогожкин огрызнулся, что некоторые командиры не могут забыть его прошлые ошибки.
— Ты кого имеешь в виду? — спросил напрямую Чистяков.
— Хотя бы тебя, — понесло обиженного Рогожкина. — Вы с Пантелеевым старые дружки, а он меня что-то не жалует. Не с твоей ли подачи? Когда я на Зееловских высотах дот размолотил, он словно и не заметил. А я под снарядами к этому доту шел.
— Иван Васильевич командир полка. Какой он мне дружок? — разозлился Чистяков. — Я с ним речи о тебе не заводил.
В общем, ругнулись. Потом, благодаря спокойному и рассудительному Глущенко, помирились, выпили еще и разошлись вроде без обид.
Следующие сутки приводили в порядок технику. Полк получил три новые машины, одну из них передали в батарею Чистякова. А рано утром, когда еще не рассеялся туман, смешанный с дымом десятков пожаров, полк вступил в бой.
Две «Пантеры», самые удачные танки вермахта, вели редкий прицельный огонь из-за насыпи железной дороги. Шесть тысяч этих машин было выпущено на заводах Германии. Сильный получился танк. Девять-десять сантиметров лобовая броня с рациональным, острым углом наклона (как у «тридцатьчетверки»), которую пробьет не всякий снаряд, и часто дает рикошет.
Длинноствольная 75-миллиметровая пушка, скорострельная, с точной оптикой, позволяла за километр пробивать броню всех наших танков и даже тяжелых «зверобоев». Опасная, скоростная машина с мощным двигателем в 700 лошадиных сил.
«Зверобой» возьмет ее за километр и полтора. Но поединки получаются далеко не равные. Не сравнить быструю и точную стрельбу пятиметровой пушки «Пантеры» с навесным огнем пушки-гаубицы МЛ-20, которой вооружены тяжелые самоходки.
«Тридцатьчетверки», с орудиями калибра 85 миллиметров, тоже уступают этим опасным «кошкам» и прошибают их лобовую броню на расстоянии 700–800 метров. Поэтому застопорилась атака первой роты батальона Шаламова и батареи самоходок Чистякова.
Две «Пантеры» не удержат танковый батальон и четыре «зверобоя», хотя и нанесут немалые потери.
Но «кошки» задают тон. Кроме них, ведут огонь несколько самоходок «Хетцер», компактные, верткие, высотой два метра, хорошо бронированные. 75-миллиметровая пушка длиной три с половиной метра прикрыта сферической дополнительной броней. «Свиное рыло» — называют этот нарост немецкие самоходчики, но он хорошо прикрывает лобовую часть самоходки, а сама машина именуется «истребитель танков».
В разных местах замаскированы в капонирах противотанковые пушки, минометы, устроены засады. Дома здесь в основном разрушены авиабомбами, но в развалинах удобно прятаться пулеметчикам и снайперам.