«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
Шрифт:
Майор, командир батареи, видел, как на позиции ворвались десантники. Часть артиллеристов открыли огонь из карабинов и автоматов, но их уничтожали одного за другим. Рослые парни, в туго перепоясанных бушлатах, атаковали умело. Прикрывая друг друга огнем, вскакивали на брустверы траншей и стреляли сверху вниз из своих автоматов с емкими круглыми дисками.
Расчет уцелевшей 20-миллиметровой зенитной пушки в отчаянии развернул ствол и ударил трассирующей очередью. Для стрельбы на близком расстоянии по наземным целям пушка весом четыреста килограммов была малоэффективна. Бросить же свое орудие зенитчики не имели
Они успели прошить снарядами двух десантников. Их товарищи, увидев тела со сквозными рваными ранами, бросились на артиллеристов и перебили расчет прикладами и саперными лопатками. Заряжающий, мальчишка-доброволец, оглядываясь, пытался убежать.
На глазах немецкого майора десантник догнал парня и рубанул по шее отточенной лопаткой. Не обращая внимания на брызги крови, нагнулся, отстегнул часы и вдруг перехватил взгляд майора.
— Ребята, там командный пункт!
Командир батареи понял: если он хочет спасти хотя бы часть уцелевших артиллеристов, надо сдаваться. Майор во времена Первой мировой войны провел полгода в русском плену, знал этот варварский язык и, стараясь не терять достоинства, крикнул:
— Мы сдаемся! — Опасаясь, что его не поймут, он добавил, замахав рукой: — Не стреляйте, сдаемся!
Надо отдать должное дисциплинированным офицерам вермахта, сдавались они, когда положение складывалось безнадежное. Такое поведение можно назвать мужеством, чувством долга, но майор опомнился слишком поздно. Горящие машины и тела погибших десантников уже усилили накал боя до такой степени, что его трудно было остановить просто словами.
Майор был убит очередью в голову. Пули пробили добротную каску и свалили старого вояку на землю. В разных концах разбитой дальнобойной батареи добивали убегавших солдат. Поднимать руки в такой ситуации было бесполезно.
На поле горели две «тридцатьчетверки» и самоходная установка, лежали погибшие десантники.
Из танка, подбитого кумулятивной миной, вытаскивали тела погибшего экипажа. Они казались невредимыми. Кому-то пытались делать искусственное дыхание. Но посиневшая кожа и обожженные невидящие глаза говорили, что все они мертвы. Самому старшему из экипажа Т-34-85 было двадцать лет.
На колонну, сбившуюся возле бетонных заграждений и залитого водой поля, налетела шестерка штурмовиков «Фокке-Вульф-190». Это были скоростные машины одной из последних моделей. Каждая несла тысячу двести килограммов бомбового груза.
Они пикировали один за другим, сбрасывая тяжелые «стокилограммовки», мелкие противотанковые бомбы кумулятивного действия, кассеты с осколочными гранатами, похожие на рубчатые консервные банки.
Удар был нанесен довольно точно. Уже после первого захода горели две «тридцатьчетверки», несколько грузовиков, разливалась огромная горящая лужа бензина из разбитой цистерны.
Затем пилоты штурмовиков пошли на второй заход. Все шестеро были молодые парни, недавно закончившие училище. Гордые меткими попаданиями, они обрушили на русских огонь бортового оружия. Каждый «Фокке-Вульф» был вооружен двумя авиапушками и двумя крупнокалиберными пулеметами.
Четыре машины штурмовали колонну, а третья пара догоняла пехотный полк, шагавший по затопленному полю. Трудно представить отчаяние солдат, которые видели, как приближается смерть, — никакого
— Курт, а ведь мы прикончим эту толпу, — передал по рации ведущий пилот на головном самолете. — Идем на высоте двухсот метров.
— Ясно, — коротко ответил ведомый. — Им конец!
Каждый из этих штурмовиков имел размах крыльев десять метров, а двигатель мощностью 1700 лошадиных сил разгонял машину до скорости 630 километров в час. Две пушки и два пулемета головного «Фокке-Вульфа» выстилали полосу трассирующих пуль и снарядов.
Бойцы пехотного полка падали в кипевшую от ударов воду. Некоторые поднимались и, не ощущая в горячке смертельных ран, упрямо брели, истекая кровью, чтобы снова свалиться через несколько шагов в воду и уже не встать.
Другие бежали, надеясь отыскать защиту под одинокими деревьями. Лошади ломали оглобли и стремились вырваться из полосы жуткого рева моторов и бурой от крови воды.
Пара немецких штурмовиков отстрелялась на этом заходе неплохо, но дальше все пошло кувырком. Оба пилота видели во время учебы на летных курсах многочисленные ролики, в которых отважные асы «Люфтваффе» громили русские самолеты на земле и с легкостью разваливали на куски метким огнем в воздухе. Это было давно, и это было правдой.
Но сейчас шел апрель сорок пятого года, упиваться своими прошлыми успехами было опасно. Тем более в последнее время успехи были нечастые, и немецкая авиация несла большие потери.
Первым опасность почувствовал девятнадцатилетний пилот Курт. Его с легкостью догнал свалившийся из-под облаков скоростной истребитель «Як-9». Два снаряда калибра 20 миллиметров врезались в двигатель, а строчка крупнокалиберных пуль прошила основание крыла, оставляя рваные отверстия.
Двигатель замолчал, а пилот явственно услышал свист воздуха, под напором которого выгибалось пробитое крыло. Высота двести метров хороша для ведения огня — можно выцеливать отдельного офицера на коне или артиллерийскую упряжку. Но эта высота очень опасна для подбитого самолета.
Парашютом уже не воспользуешься, а тяжелый капот неудержимо заваливает машину носом в землю. Вернее, в болотистую жижу. Если не разобьешься, то придется долго и мучительно захлебываться. Да и русские рядом — вряд ли они пощадят его.
Курт все же сумел посадить дымившийся самолет и даже не разбил его. Машина врезалась в жидкую грязь, отвалилось крыло, а вода плескалась в десятке сантиметров от лица. Фонарь кабины от сильного удара заклинило.
Пытаясь открыть его, Курт вскрикнул от боли — у него было сломано запястье левой руки. Однако он не оставлял попыток выбить фонарь и выбраться наружу. Кабину заполнял дым, и летчик боялся сгореть заживо. Он задрал голову, наверху сцепились в стремительных виражах его ведущий и русский истребитель.
Курт навалился всем телом на стекло и вдруг увидел красноармейца, который стоял в нескольких шагах с винтовкой навскидку. Он был небольшого роста, в длинной шинели. С минуту они смотрели друг на друга.
— Помогите вылезти… ради бога, — закричал немец. — Я ранен.
Но маленький русский (это был повозочный из хозвзвода) что-то быстро заговорил, грозя кулаком. Одна из пуль ранила вскользь его коня. Обозленный боец пробежал метров триста, чтобы отомстить сразу за все, и в том числе за раненого коня.