Зверобой (Художник Г. Брок)
Шрифт:
То был сезон самых коротких ночей, и вскоре глубокая тьма начала уступать место первым проблескам рассвета. Если бы созерцание красот природы могло смирять человеческие страсти и укрощать человеческую свирепость, то для этой цели как нельзя лучше подходил пейзаж, который начал вырисовываться перед глазами Хаттера и Непоседы по мере того, как ночь сменялась утром. Как всегда, нежные краски покрывали небо, с которого уже исчез угрюмый мрак. Однако оно еще не успело озариться ослепительным блистанием солнца, и потому все предметы казались призрачными. Красота и упоительное спокойствие вечерних сумерек прославлены тысячами поэтов. И все же наступающий вечер не пробуждает в душе таких кротких и возвышенных мыслей, как минуты, предшествующие восходу летнего солнца. Вечером панорама постепенно исчезает из виду, тогда как на утренней заре появляются сначала тусклые,
Однако Хаттер и Непоседа глядели на это зрелище, не испытывая того умиления, которое доступно лишь людям, чьи намерения благородны, а мысли безгрешны. А ведь они не просто встречали рассвет, они встречали его при обстоятельствах, которые, казалось, должны были сообщить десятикратную силу его чарам. Только один предмет, воздвигнутый человеческими руками, которые так часто портят самые прекрасные ландшафты, высился перед ними, и этим предметом был «замок». Все остальное сохраняло тот облик, который дала ему природа. И даже это своеобразное жилище, выступая из мрака, казалось причудливым, изящным и живописным. Но зрители этого не замечали. Им были недоступны поэтические волнения, и в своем закоренелом эгоизме они давно потеряли всякую способность умиляться, так что даже на природу смотрели лишь с точки зрения своих наиболее низменных вожделений.
Когда рассвело настолько, что можно было совершенно ясно видеть все происходившее на озере и на берегах, Хаттер направил нос ковчега прямо к «замку» с намерением обосноваться в нем на весь день. Там он скорее всего мог встретиться со своими дочерьми, и, кроме того, в «замке» легче было обороняться против индейцев.
Чингачгук уже проснулся, и слышно было, как Уа-та-Уа стучит на кухне посудой. До «замка» оставалось не более мили, а ветер дул попутный, так что они могли достигнуть цели, пользуясь только парусом. В эту минуту в широкой части озера показался челнок Юдифи, которая в темноте обогнала баржу. Хаттер взял свою подзорную трубу и с тревогой глядел в нее, желая убедиться, что обе его дочери находятся в легком суденышке. Тихое восклицание радости вырвалось у него, когда он заметил над бортом челнока клочок платья Юдифи. Несколько секунд спустя поднялась во весь рост сама девушка и стала оглядываться по сторонам, видимо, желая ориентироваться. Немного спустя показалась и Гетти.
Хаттер отложил в сторону трубу, все еще наведенную на фокус. Тогда Змей поднес ее к своему глазу и тоже направил на челнок. Он в первый раз держал в руках подобный инструмент, и по многочисленным восклицаниям «Хуг!», по выражению лица и по всей повадке Уа-та-Уа поняла, что какая-то диковинка возбудила его восхищение. Известно, что североамериканские индейцы, в особенности те из них, которые одарены от природы гордым нравом или занимают у себя в племени высокое положение, обнаруживают поразительную выдержку и кажущееся равнодушие среди потока чудес, заливающего их каждый раз, когда они посещают селения белых. Чингачгук был достаточно хорошо вышколен, чтобы не обнаружить своих чувств каким-нибудь неподобающим образом. Но для Уа-та-Уа этот закон не имел обязательной силы. Когда жених объяснил ей, что надо навести трубу на одну линию с челноком и приложить глаз к меньшему отверстию, девушка отшатнулась в испуге. Потом она захлопала в ладоши, и из груди ее вырвался смех, обычный спутник бесхитростного восторга. Через несколько минут она уже научилась обращаться с инструментом и стала направлять его поочередно на каждый предмет, привлекавший ее внимание. Устроившись у одного из окон, Уа-та-Уа и делавар сперва осмотрели все озеро, потом берега и холмы и, наконец, «замок». Вглядевшись в него внимательнее, девушка опустила трубу и тихим, но чрезвычайно серьезным голосом сказала что-то своему возлюбленному. Чингачгук немедленно поднес трубу к глазам и смотрел в нее еще дольше и пристальнее. Они снова начали о чем-то таинственно перешептываться, видимо, сравнивая свои впечатления. Затем молодой воин отложил трубу в сторону, вышел из каюты и направился к Хаттеру и Непоседе.
Ковчег медленно, но безостановочно
— В чем дело, краснокожий? — закричал он со своей обычной грубоватой развязностью. — Ты заметил белку на дереве или форель под кормой нашей баржи? Теперь, Змей, ты знаешь, какие глаза у бледнолицых, и больше не станешь удивляться, что они издалека высматривают землицу краснокожих.
— Не надо плыть к «замку», — выразительно сказал Чингачгук, лишь только собеседник дал ему возможность ввернуть слово. — Там гуроны.
— Ах ты, черт! Если это правда, Плавучий Том, то мы чуть не сунули свои головы в хорошую западню… Там гуроны? Что ж, это возможно. Но я во все глаза гляжу на старую хижину и не вижу ничего, кроме бревен, воды, древесной коры да еще двух или трех окон и двери в придачу.
Хаттер попросил, чтобы ему дали трубу, и внимательно осмотрел «замок», прежде чем решился высказать свое мнение. Затем он довольно небрежно объявил, что не согласен с ин дейцем.
— Должно быть, ты глядел в трубу не с того конца, делавар, — подхватил Непоседа, — потому что мы со стариком не замечаем на озере ничего подозрительного.
— На воде не остается следов! — бойко возразила Уа-та-Уа. — Остановите лодку, туда нельзя, там гуроны.
— Ага, сговорились повторять одну и ту же сказку и думают, что люди поверят им. Надеюсь, Змей, что и после свадьбы ты и твоя девчонка будете петь в один голос, так же как и теперь. Там гуроны, говоришь ты? Что об этом свидетельствует: запоры, цепи или бревна? Во всей Колонии нет ни одной кутузки с такими надежными замками, а у меня по тюремной части есть некоторый опыт.
— Разве не видишь мокасина? — сказала Уа-та-Уа с нетерпением. — Посмотри, и увидишь…
— Дай-ка сюда трубу, Гарри, — перебил ее Хаттер, — и спусти парус. Индейская женщина редко вмешивается в мужские дела, и уж коли вмешается, то не зря. Так и есть: мокасин плавает возле одной из свай. Может быть, действительно без нас в «замке» побывали гости. Впрочем, мокасины здесь не редкость, потому что я сам ношу их, Зверобой носит, и ты, Марч, носишь. Даже Гетти часто надевает их вместо ботинок. Вот только на ногах Юдифи я никогда не видел мокасин.
Непоседа спустил парус. Ковчег находился в это время ярдах в двухстах от «замка» и продолжал по инерции двигаться вперед, но так медленно, что это не могло возбудить никаких опасений. Теперь все поочередно брались за подзорную трубу, тщательно осматривая «замок» и все вокруг него. Мокасин, тихонько покачивавшийся на воде, еще сохранил свою первоначальную форму и, должно быть, почти не промок внутри. Он зацепился за кусок коры, отставшей от одной из свай у окраины подводного палисада, и это помешало ему уплыть дальше по течению. Мокасин мог попасть сюда разными путями. Не следовало думать, что его обязательно обронил враг. Мокасин мог свалиться с платформы, когда Хаттер находился еще в «замке», и затем незаметно приплыть на то место, где его впервые обнаружили острые глаза Уа-та-Уа. Он мог приплыть из верхней или нижней части озера и случайно зацепиться за палисад. Он мог выпасть из окошка. Наконец, он мог свалиться прошлой ночью с ноги у разведчика, которому пришлось оставить его в озере, так как кругом царила непроглядная тьма.
Хаттер и Непоседа строили по этому поводу всевозможные предположения. Старик считал, что присутствие мокасина плохой признак; Гарри же относился к этому со своим обычным легкомыслием. Что касается индейца, то он полагал, что мокасин этот — все равно что человеческий след, обнаруженный в лесу, то есть нечто само по себе угрожающее. Наконец Уа-та-Уа, чтобы разрешить все недоумения, вызвалась съездить в челноке к палисаду и выловить мокасин из воды. Тогда по украшающим его узорам легко было бы определить, не канадского ли он происхождения. Оба бледнолицых охотно приняли это предложение, но тут вмешался делавар. Если необходимо произвести разведку, заявил он, то пусть лучше воин подвергнется опасности. И тем спокойным, но безапелляционным тоном, которым индейские мужья отдают приказания своим женам, он запретил невесте садиться в челнок.