Зверобой (Художник Г. Брок)

Купер Джеймс Фенимор

— Постарайся убедить офицеров выслать отряд против гуронов, как только доберешься до форта, Непоседа, — начал Зверобой, — и лучше всего, если ты сам вызовешься провести их. Ты знаешь тропинки и очертания озера и можешь выполнить эту задачу лучше, чем обыкновенные разведчики. Сперва иди прямо к гуронскому лагерю и там ищи следы, которые должны броситься тебе в глаза. Одного взгляда на хижину и ковчег будет достаточно, чтобы судить, в каком положении находятся делавар и женщины. На худой конец, тут представляется хороший случай напасть на след мингов и дать этим негодяям урок, который они надолго запомнят. Для меня, впрочем, здесь нет особой разницы, потому что моя участь решится раньше, чем сядет солнце, но для Юдифи

и Гетти это имеет большое значение.

— А что будет с тобой, Натаниэль? — спросил Непоседа с интересом, обычно не свойственным ему, когда речь шла о чужих делах. — Что будет с тобой, как ты думаешь?

— Тучи собрались черные и грозные, и я стараюсь приготовиться к самому худшему. Жажда мести вселилась в сердца мингов, и достаточно им немного разочароваться в своих видах на грабеж, или на пленных, или на Уа-та-Уа — и мне не избежать пыток.

— Это скверное дело, и надо помешать ему так или иначе, — ответил Непоседа, не видя различия между добром и злом, как это обычно случается с себялюбивыми и грубыми людьми. — Какая жалость, что старик Хаттер и я не скальпировали каждую тварь в их лагере в ту ночь, когда мы первый раз сошли на берег! Если бы ты не остался позади, Зверобой, нам бы это удалось. Тогда бы и ты не очутился теперь в таком отчаянном положении.

— Скажи лучше, что жалеешь о том, что вообще взялся за эту работу. Тогда бы у нас не только не дошло бы до драки с индейцами, но Томас Хаттер остался бы жив, и сердца дикарей не горели бы жаждой мщения. Смерть молодой женщины тоже пришлась весьма некстати, Гарри Марч, и лежит тяжелым бременем на нашем добром имени.

Все это было столь несомненно и казалось теперь столь очевидным самому Непоседе, что он молча погрузил весло в воду и начал гнать челнок к берегу, как бы спасаясь от преследующих его сердечных угрызений.

Через две минуты нос лодки легко коснулся прибрежного песка. Выйти на берег, вскинуть на плечи котомку и ружье и приготовиться к походу — на все это Непоседе потребовалась одна секунда, и, проворчав прощальное приветствие, он уже тронулся с места, когда вдруг какое-то внезапное наитие принудило его остановиться и обернуться.

— Неужели ты и впрямь хочешь отдаться в руки этих кровожадных дикарей, Зверобой? — сказал он с гневной досадой, к которой примешивался гораздо более благородный порыв. — Это будет поступок сумасшедшего или дурака.

— Есть люди, которые считают сумасшествием держать свое слово, и есть такие, которые смотрят на это совсем иначе, Гарри Непоседа. Ты принадлежишь к первым, я — ко вторым. Я получил отпуск, и если только мне не изменят силы и разум, я вернусь завтра до полудня.

— Что значит слово, данное индейцу, или отпуск, полученный от тварей, которые не имеют ни души, ни имени!

— Если у них нет ни души, ни имени, то у нас с тобой есть и то и другое, Гарри Марч. Прощай, Непоседа, быть может, мы никогда больше не встретимся, но желаю тебе никогда не считать данное тобою честное слово за мелочь, с которой можно не считаться, лишь бы избежать телесной боли или душевной муки.

Теперь Марчу хотелось возможно скорее уйти прочь. Ему непонятны были чувства благородного товарища, и он ушел, проклиная безумие, побуждающее человека идти навстречу собственной гибели. Зверобой, напротив, не выказывал никаких признаков волнения. Он спокойно постоял на берегу, прислушиваясь, как неосторожно Непоседа пробирается сквозь кусты, неодобрительно покачал головой и затем направился обратно к челноку. Прежде чем снова погрузить весло в воду, молодой человек поглядел на пейзаж, развертывавшийся перед ним при свете звезд. Это было то самое

место, откуда он впервые увидел озеро. Тогда оно золотилось под яркими лучами летнего полдня; теперь, покрытое тенями ночи, оно казалось печальным и унылым. Горы поднимались кругом него, как черные ограды, отделяющие его от всего мира, и слабый свет, еще мерцавший на самой середине водной глади, мог быть подходящим символом слабости тех надежд, которые сулило ему его собственное будущее. Тяжело вздохнув, он оттолкнул челнок от берега и уверенно двинулся обратно к ковчегу и «замку».

Глава XXIV

Мед часто переходит в желчь, сияние И радость — в тьму и горькое страданье, В позор открытый — тайна наслажденья, В невольный пост — обжорства скрытый пир, Надутый титул — в рубище из дыр, А сладость речи — в горькое смущенье. Шекспир. «Похищение Лукреции» [68]

Юдифь с лихорадочным нетерпением поджидала на платформе возвращения Зверобоя. Когда он прибыл, Уа-та-Уа и Гетти уже покоились глубоким сном на постели, принадлежавшей двум сестрам, а делавар растянулся на полу в соседней комнате. Положив ружье рядом с собой и закутавшись в одеяло, он уже грезил о событиях последних дней. В ковчеге горела лампа; эту роскошь семья позволяла себе в исключительных случаях.

68

Перевод А. Федорова.

Судя по форме и материалу, лампа эта была из числа вещей, хранившихся прежде в сундуке.

Лишь только девушка разглядела в темноте очертания челнока, она перестала беспокойно расхаживать взад и вперед по платформе и остановилась, чтобы встретить молодого человека. Она помогла ему привязать челнок, чтобы скорее начать разговор. Когда все необходимое было сделано, она в ответ на вопрос Зверобоя рассказала, каким образом устроились на ночлег товарищи. Он слушал ее внимательно, ибо по серьезным и озабоченным манерам девушки легко было догадаться, что какая-то важная мысль таится в ее уме.

— А теперь, Зверобой, — продолжала Юдифь, — вы видите, я зажгла лампу и поставила ее в каюте. Это делается у нас только в особых случаях, а я считаю, что сегодняшняя ночь самая важная в моей жизни. Не согласитесь ли вы последовать за мной, посмотреть то, что я покажу вам, и выслушать то, что я хочу сказать?

Охотник был озадачен, однако ничего не возразил и вместе с девушкой прошел в ту комнату, где горел свет. Здесь возле сундука стояли два стула; на третьем находилась лампа, а побли зости — стол, чтобы складывать вынутые вещи. Все это было заранее приготовлено девушкой, которая в своем лихорадочном нетерпении старалась по возможности устранить всякие дальнейшие проволочки. Она даже заранее сняла все три замка, и теперь оставалось только поднять тяжелую крышку, чтобы снова добраться до сокровищ, таившихся в сундуке.

— Я отчасти понимаю, что все это значит, — заметил Зверобой, — да, отчасти я это понимаю. Но почему здесь нет Гетти? Теперь, когда Томас Хаттер умер, она стала одной из хозяек всех этих редкостей, и ей следовало бы присутствовать при том, как их будут вынимать и рассматривать.

— Гетти спит, — ответила Юдифь поспешно. — К счастью, красивые платья и прочие богатства ее не прельщают. Кроме того, сегодня вечером она уступила мне свою долю, так что я имею право распорядиться всем содержимым сундука, как мне будет угодно.