Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
Он не задавался никакими политическими убеждениями. Он просто ненавидел Долгоруких после того, как они при Петре II заставили его извиниться перед испанским послом де Лирия за грубую пьяную выходку. Фёдор Андреевич считал это для себя унижением. Кроме того, его мать была очень близким лицом Анне Иоанновне; в своё время она была гофмейстериной её курляндского двора. Естественно, при таких условиях молодой граф мог желать для новой императрицы всей полноты власти.
Рейнгольд легко сблизился с ним, выпив несколько бутылок вина и проиграв ему полсотни золотых. Через него он познакомился с его приятелями: Кантемиром, Гурьевым, адъютантом фельдмаршала Трубецкого, секретарём Преображенского полка Булгаковым, Салтыковыми, родственниками царицы, молодым Апраксиным и другими. Из них наиболее дельным и влиятельным был Кантемир. Он сумел приобрести влияние даже на робкого и нерешительного князя Черкасского,
Остерман с удовольствием слушал его сообщения, потирая руки.
Затем Рейнгольд сообщил ему свои наблюдения в армейских полках и среди шляхетства. Ему удалось побывать на тайном собрании у подполковника Сибирского полка Новикова, где собралось и много представителей шляхетства. Там все говорили о том, что обещания Голицына о льготах для шляхетства лишь «помазка по губам». Что-де верховники заберут всю власть. Новиков предлагал ворваться в зал заседаний Верховного Совета и с оружием в руках потребовать, чтобы немедленно было созвано шляхетское собрание для определения своих нужд и установления формы правления. Другие находили это предприятие «лютым и удачи неизвестной» и хотели мирным путём сговориться с верховниками.
Остерман даже закрыл глаза от удовольствия. «Они не поняли и не поймут друг друга! Дмитрий Михайлович пропустил время, когда можно было сговориться, — думал он. — Теперь остаётся им одна борьба. Кто сильнее и на чью сторону станет запуганная императрица?»
Живые наблюдения Рейнгольда и знакомство со всеми шляхетскими проектами, которые Дмитрий Михайлович посылал ему на просмотр, дали Остерману яркую картину действительности.
Как опытный шахматный игрок, он своим острым умом ясно увидел все ошибки верховников. Они допустили прежний императорский титул в манифест и на ектениях. Они не опубликовали кондиций. Они не обнародовали проекта князя Дмитрия Михайловича, в котором шляхетству дано большое значение. А пуще всего — они не показали себя ответственными. Они никого не поставили над собой, никто не мог проверять их действий, никто не мог возражать им. В туманных и неопределённых выражениях говорил Дмитрий Михайлович о шляхетской палате, что она как защита противу посягательств на льготы шляхетства Верховного Совета, буде таковые произойдут. Но что палата может сделать с ними, ежели они именем императрицы объявили себя несменяемыми?
Этим в глазах всех они выставили себя олигархами — тиранами.
Да, Остерман был рождён для конъюнктур. Интрига была его жизнью, смыслом его существования. Подстрекать одних, обманывать других, сталкивать разнородные интересы, возбуждать страсти, создать настоящий хаос, в котором только он один мог разобраться, держа все нити в своих руках, — на это он был великий мастер.
Целый и стройный план был уже готов у него. Силы уже подбирались; как искусный полководец, он двинет их в решительную минуту. Сторонников самодержавия надо поддержать в убеждении, что для великой, но тёмной Рост/ сии нужна единая воля и един разум, что доказал Пётр I, один из величайших императоров, и в чём, между прочим, был убеждён и сам Остерман. Сторонникам свободы, ограничения самодержавной власти указать на опасность для свободы именно со стороны верховников. Указать, что раз сама императрица согласилась на новые условия правления, так пусть она предоставит право устроения новой государственной жизни не восьми персонам, а общенародно. Этим будет вырвана власть из рук верховников, а там… там будет видно. В удобную минуту сторонники самодержавия выставят свои требования и поддержат их с оружием в руках. А теперь главное — восстановить шляхетство против Верховного Совета. А шляхетство не страшно. У них нет единой головы, это показывают многочисленные, разнообразные проекты. Шляхетству не сговориться… Они тоже перегрызутся между собой. И только одна партия, цельная в своей определённости, станет непоколебима, как скала среди бушующих волн.
Партия восстановления самодержавия.
Но какое бы удовольствие ни испытывал Остерман, слушая Рейнгольда, его лицо оставалось всё так же бесстрастно. Он только изредка закрывал глаза и кивал головой.
— Бедная Россия, — произнёс он наконец. — Настали трудные дни. Нам начинает грозить Швеция, император Карл становится всё требовательнее. Я стар и слаб, а то я
Зачем, он не сказал. И вообще Рейнгольд не мог решить: чего же, собственно, хочет Остерман? Какой партия он придерживается? И что написать брату, по поручению которого он бывал у Остермана, сообщая ему свои наблюдения?
— Ну, Бог поможет, — произнёс Остерман. — А мне опять хуже… Глаза горят. Ноги отнимаются и болят. Опять надо взять горячую ванну.
Рейнгольд понял, что ему пора уходить. Он встал.
— Заходите, граф, — сказал вице-канцлер. — Мне очень интересно знать, что творится у вас. Бедный больной старик, кажется, уже никому не нужен.
— Сочту за честь, господин барон, — кланяясь, ответил Рейнгольд.
После ухода Рейнгольда барон с лёгкостью и живостью молодого человека быстро сбросил одеяло, вскочил с кресла и подошёл к столу. Он уселся у стола, придвинул лампу и начал торопливо писать. Он писал долго, не отрываясь, и на его тонких губах скользила усмешка. Кончив, он с видимым удовлетворением перечёл написанное, запечатал, спрятал на груди, затем перешёл опять в своё кресло, прикрыл ноги меховым одеялом и позвонил. Вошедшему лакею он слабым голосом приказал позвать баронессу. Когда она пришла, он указал ей место рядом с собой и тихо начал:
— Слушай, Марфутчонка, и запомни, что я скажу тебе. Я дам тебе важные поручения. В настоящее время только женщина, умная и ловкая, может сделать это. Ты Стрешнева, близка к Салтыковым — они родственники царицы, ты знаешь хорошо Лопухиных. Наталья Фёдоровна — умнейшая женщина. Чернышёва — ближайший друг императрице. Одним словом, надо, чтобы это письмо (он вынул из-за пазухи небольшой, но довольно толстый пакет) было не позже завтрашнего дня доставлено императрице, — с особенным выражением добавил он. — Это трудно, — продолжал он. — К императрице никого не пускают; даже сестёр она может принимать в присутствии Василия Лукича… Но где не сможет сам чёрт — сумеет женщина.
— Ты, однако, очень мил сегодня, Иоганн, — улыбаясь, сказала Марфа Ивановна.
Остерман поцеловал её руку.
— Ну что ж, я попытаюсь. Я сегодня же повидаю Прасковью Юрьевну (Прасковья Юрьевна, сестра фельдмаршала, была замужем за генерал-поручикам Семёном Андреевичем Салтыковым). Постараюсь повидать и Авдотью Ивановну Чернышёву, — сказала Марфа Ивановна. — Может быть, это и не так трудно, — с хитрой улыбкой добавила она.
— О, женщины — великое орудие дипломатии, — улыбнулся Остерман, снова целуя руку жены.
Марфа Ивановна даже не спросила у мужа о содержании письма. Он вообще не любил никаких расспросов, а она привыкла к тому, что он вечно был окружён тайнами, и считала их неизбежными при его положении вице-канцлера.
XII
Настроение молодёжи, так весело и радостно сопровождавшей Анну из Митавы, как императрицу великой страны, заметно изменилось. Странным и непонятным казалось им положение императрицы. Что это значите Императрица в плену, она плачет, тоскует. Они сами тоже под каким-то надзором, словно в тюрьме. Неотступной тенью следует за государыней этот гордый, самовластный князь. Он даже остановился в этом дворце, предоставленном императрице. Изящный, самоуверенный, всегда сдержанный и остроумный, очаровательный собеседник, он мягко и настойчиво держит в своих руках всю власть. Он распоряжается караулами, он допускает или не допускает, по своей воле, к императрице её родных, друзей, даже её сестёр и царевну Елизавету. Со своей неизменной улыбкой он, как тюремщик, присутствует при всяком свидании, разрешённом им. Дворец окружён солдатами, на всех окрестных улицах и по дороге в Москву — военные посты. Он говорит, что это почётный караул. Но для почётного караула их слишком много. Все челобитные, присылаемые на имя императрицы, направляются к нему. Он разбирает их, кладёт резолюции и уже потом докладывает императрице всё, что найдёт нужным. А она со всем соглашается. Он не позволяет им съездить в Москву.
Что же это?
При дворе герцогини Курляндской они привыкли думать, что император российский всемогущ. Что власть его простирается, грозная и могучая, не только над его необъятной империей, но даже чуждые народы уважают его волю. И вот…
Молодой Артур глубоко задумывался, баронесса Юлиана фон Оттомар притихла, его сестра тоже. Право, им свободнее жилось при курляндском дворе.
Маленькая Юлиана грустила ещё потому, что несколько дней не видела князя Шастунова.
Ариальд, как мышь, обегал каждый угол дворца, узнал всех лакеев и слуг, включительно до судомойки, знакомился с солдатами, разведывал от них, что происходит в Москве, и с запасом новостей и сплетён являлся по вечерам в комнату фрейлин и передавал всё, что успевал узнать за день.