Звезда моя единственная
Шрифт:
Она читала дальше:
«Приданое Мэри было выставлено в трех залах Зимнего дворца: целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола, в одном зале; в другом – серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья, и в третьем зале – русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними – подвенечное платье, воскресный туалет, так же как и парадные платья со всеми к ним полагающимися драгоценностями, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов. От Макса она получила шесть рядов самого отборного жемчуга. Кроме этого приданого, Мэри получила от папа прелестную усадьбу Сергиевское, лежавшую по Петергофскому тракту и купленную у Нарышкиных. Я не буду описывать свадьбу и все к ней относящиеся торжества. В пурпурной императорской мантии, отделанной горностаем, Мэри выглядела невыгодно: она совершенно скрывала ее фигуру, и корона великой княжны тяжело лежала на ее лбу и не шла к ее тонкому личику. Но его выражение было приветливым, даже веселым, а не сосредоточенным, как то полагалось. В браке она видела освобождение от девичества, а не ответственность и обязанности, которые она принимала на себя».
Это была последняя запись, и Мэри поспешила отнести тетрадь на место и спрятать ее подальше за книгами, поставив их поплотнее, так, чтобы не сразу можно было заметить исчезновение книги Чулкова и еще одного тома, который она прихватила. Это была одна из ее любимых книг – «Новейшее путешествие, сочиненное в городе Белеве» Василия Левшина.
Мэри открыла книгу наудачу: «С каждой стороны ящика расположил он по два крыла, привязав к ним проволоку и приведши оную к рукояти, чтоб можно было управлять четырью противу расположенными двух сторон крылами одною рукою; равномерно и прочих сторон крылья укрепил к особливой рукояти»… Вот на таком «планетолете» и отправился левшинский герой Нарсим в путешествие на Луну.
Мэри вспомнила, как она хотела когда-то – девочкой – улететь на Луну. Потом ей рассказали, что это невозможно, что это все сказки. А теперь она, как и прежде, мечтает найти способ «управлять четырью противу расположенными двух сторон крылами одною рукою», чтобы улететь куда-нибудь от своей непутевой, незадавшейся жизни.
Она и Максимилиан…
Сначала – но очень недолго, до свадьбы – страсть, плотская, почти животная, заменяла обоим любовь. Тогда они встречались на краткие мгновения, утоляли телесный голод и вполне могли изображать на публике нежно влюбленную и невинную пару. Мэри старалась для того, чтобы не огорчить родителей и досадить Олли, которой никак не удавалось найти жениха (не удалось и до сих пор!). А Максимилиан оказался из породы тех лицемеров, которым сам обман доставляет превеликое удовольствие. И им очень ловко удавалось водить за нос всех, кто только ни бросал на них умиленные взгляды. Но потом… но потом, когда они были обвенчаны и получили законную возможность предаваться страсти, эти встречи не перешли в нечто иное – это по-прежнему были лишь кратковременные, словно глоток воды для утоления жажды, совокупления, дающие облегчение телу, но не приносящие ни грана счастья сердцу. Постепенно оба уставали друг от друга, старались меньше видеться днем и проводить ночи каждый в своей опочивальне, с нетерпением ожидая завершения строительства Мариинского дворца, где у каждого будет не просто своя комната, но свои апартаменты, причем на изрядном расстоянии друг от друга. Вот странно… никогда бы не подумала Мэри, что она будет рада беременностям… Лишь только Мэри ощущала первые признаки, она немедленно отлучала мужа от своего ложа, ссылаясь на страх выкидыша, и никогда, ни разу не отягощала себя мыслями о том, где Максимилиан находит утоление своему почти звериному плотскому голоду. И Мэри, которая могла сравнивать только двух мужчин, Гриню и Максимилиана, с неизбывной тоской вспоминала тот сумасшедший день, который не могла забыть, как ни старалась.
Гриня вряд ли помнит ее. Конечно, он тоже уже женился, может быть, счастлив, а может быть, несчастлив, как и она. Наверное, у него есть дети…
И у нее есть дети. Плодовитость в их семье – наследственная! Первая дочь, Адини, названная в честь любимой младшей сестры, умерла, прожив на свете меньше трех лет. И Адини, сестра, тоже умерла в родах вместе со своим несчастным младенцем… К счастью, младшая дочка Мэри, названная ее именем, которой сейчас два года, и Ники, любимец императора, живы и, дай Бог, здоровы.
А Олли все в девицах! Ее увлечение Барятинским, наверное, сошло на нет, ведь с глаз долой – из сердца вон. Брат Марии Александровны, жены наследника престола, не подходит: родственные связи, к тому же он славится своим легкомыслием. Герцог Нассау, о котором размышляли всерьез, женился на Лили, дочери дядюшки Михаила Павловича. Возник на горизонте герцог Альберт Австрийский, но от него отказались в пользу Максимилиана, наследника Баварского престола, того самого, который некогда осаждал юную Олли, видя в ней героиню старинных легенд. И вдруг – ну просто светопреставление! – Максимилиан изменил свои намерения и взял сватовство обратно. Начали снова искать подходы к Альберту, но он оскорбился и нашел себе другую невесту. Фридрих-Вильгельм-Гессен-Кассельский с первого взгляда влюбился в Адини и женился на ней, обойдя более старшую сестру.
Мэри читала письмо, которое барон Мейендорф, русский министр [23] в Берлине, прислал императору. Случайно увидела на краю письменного стола и прочла. Папа в ту минуту не было в кабинете, и эта шалость напомнила Мэри, как однажды она вошла в кабинет под лестницей и открыла некую шкатулку…
Так вот, Мейендорф писал: «Лучшие партии Германии от нас ускользнули. Баварский принц женится на маленькой дурочке, которая не стоит того, чтобы развязывать шнурки на туфлях наших великих княжон. В этом чувствуется боязнь нашей роскоши и наших просторов, но в основе – наша величайшая непопулярность».
23
В описываемое время послов часто называли министрами.
Император очень переживал. Он смотрел на череду этих неудач как на череду оскорблений, нанесенных не столько дочери, сколько ему самому и России. Медлить больше было нельзя, и он остановил свой выбор на австрийском эрцгерцоге Стефане, сыне венгерского наместника, эрцгерцога Иосифа. Ни сам Николай Павлович, ни Олли и в глаза не видели Стефана, но это сейчас не играло никакой роли. Однако Меттерних от имени всей Австро-Венгрии дал отказ русскому императору: правительство опасается, что появление русской эрцгерцогини подхлестнет антиправительственные выступления на окраинах империи, где живут славяне.
Олли загрустила, зачастила в монастырь… Мэри отчасти злорадствовала, отчасти сочувствовала – Олли и не знает, к чему стремится! Она ведь начисто лишена темперамента, она скучна и постна. Конечно, не все мужчины такие неугомонные распутники, как Максимилиан, однако им все же нужны жены не только для того, чтобы было с кем рядом восседать на тронах. Вряд ли Олли понравится то, что ее ждет в супружеской постели. Конечно-конечно, она будет делать хорошую мину при плохой игре и писать в дневнике такую же смесь лжи и правды, какую только что прочла Мэри.
Мэри задумчиво смотрела в окно. Внизу по набережной шел высокий мужчина, рядом – женщина с ребенком на руках. Все трое были в черном, возможно, схоронили близкого человека, например, отца и деда… Видно было, что женщине тяжело нести спящую девочку. Мэри наблюдала за ними с невольным волнением. Ребенку года три – столько же было бедняжке Адини, маленькому ангелу, который, наверное, теперь с небес любуется детьми, оставшимися на земле.
Мужчина остановился, взял ребенка у своей спутницы. Девочка склонила голову на его плечо и не проснулась, только обняла его за шею. Он повернул голову и посмотрел на окна дворца. Мэри показалось – прямо на то окно, за которым замерла она, увидев его лицо.
Боже мой! Несчастный! Как страшно он изуродован! Лицо покрыто тяжелыми шрамами, словно было сильно обожжено. Он уродлив, а женщина смотрит на него с нежностью, а девочка доверчиво обнимает его даже во сне. Они любят его… это счастливая семья. Судя по одежде, живут не бедно, хотя люди не светские. Наверное, купеческая семья, однако никакой показной роскоши. Ах да, ведь у них траур…
Кого бы они ни похоронили, эта смерть опечалила их, но не более того. Союз их неразрывен, это видно в каждом взгляде женщины, в ее улыбке, в том, как она погладила мужа по рукаву. Выражения его лица не разобрать из-за этих ужасных шрамов, но, конечно, и он любит ее, как же можно не любить такую преданную душу?!