Звезда моя единственная
Шрифт:
«Скорей бы они разошлись!» – думала нетерпеливо. Чтобы скоротать время, начала плести венок. Долго думала, как укрепить в нем свечку, потом смекнула: нужно свечку поставить на малую дощечку, а ее опустить на воду в середине венка. Тогда они вместе поплывут.
Затеяла искать такую дощечку – разумеется, не нашла, да и не могло ничего подобного оказаться в ее комнате. Вдруг слезы навернулись на глаза от неудачи.
Неужели придется отказаться от гадания? Но она уже не могла, отчего-то казалось, сегодня ее судьба решится. Подумав, взяла толстый французский роман, недавно привезенный из лавки, оторвала одну обложку. Пожала плечами, дивясь сама себе. Вышла на балкон.
От Зимнего еще доносился шум – народ расходился неохотно.
Мэри, не вызывая горничную, накинула темный плащ на домашнее платье и осторожно, через боковую дверь, вышла из опочивальни. Не только в Зимнем имелись укромные дверцы, через которые можно было украдкой выскользнуть на волю, были они и в ее дворце, и Мэри была тут сама себе хозяйка, а все же она старалась идти как можно тише, чтобы никто не слышал ее торопливых шагов. Она прикрывала ладонью маленькую свечку, пламень трепетал, но не гаснул.
Она вышла через сад на площадь и прокралась вдоль ограды в сторону Невы. Но по площади валила толпа, и Мэри передумала идти к Неве. Там сейчас слишком многолюдно, а здесь, под Синим мостом, никого. Какая разница, куда пускать венок? Лишь бы плыл!
Она сошла к Мойке, вдохнула запах свежей воды. По мосту брел какой-то прохожий, Мэри испугалась, что он заметил ее, и прошла по набережной подальше от моста. Накапала на картонку растопленного воска, прилепила свечу, осторожно поставила на воду это утлое сооружение и сверху опустила венок.
К ее изумлению, свеча держалась, не падала и не гасла, венок не тонул. Набежал ветерок и подхватил венок. Мэри растерялась. Она не успела ничего сказать, ничего загадать, да и мысли не шли в голову, она не знала, что нужно говорить, о чем просить… Молитвы вроде тут неуместны…
– Господи, пошли мне любовь! – вдруг выдохнула она, только сейчас осознав, о чем тосковала всю свою жизнь, что искала в сверкающих россыпях безудержного флирта и в мучительной похоти. Любовь! Любовь, которая воскресила бы ее, потому что жизнь ее пуста и бесцветна. Да, дети. Да… Но ей этого мало! Сердце умирает – разве сможет она любить детей умирающим сердцем?!
– Господи, пошли мне любовь! – воскликнула Мэри, вдруг зарыдав. – Принеси водой!
Огонек уплывающей свечи исчез, его заслонили слезы.
Вдруг раздался какой-то шум.
Мэри испуганно вскинула голову.
Наверху кто-то пробежал, громко топая и звеня шпорами. И в тот же миг раздался плеск от чего-то тяжелого, упавшего в воду.
Мэри вскрикнула, сжалась в комок, так вдруг стало страшно. Потом стала всматриваться в темноту… почудилось, под мостом бьется что-то темное… плывет кто-то? Или чудится? Плеснула вода снова, раздался крик…
Мэри стояла ни жива ни мертва. Страшно было оставаться здесь, но еще страшней казалось вернуться к мосту, к ступенькам.
Внезапно плеск воды утих, и Мэри снова услышала шаги и звон шпор.
– Кто тут?! – крикнула высоким, тонким от страха голосом.
– Не бойтесь, ваше высочество, это я, – проговорил человек, приближаясь.
– Строганов? – не поверила Мэри. – Как вы здесь оказались, что вы делаете здесь?
Он молча подошел и протянул к ней руки. Мэри увидела плеть любистока из своего венка и свечку.
– Как вы… как… – она едва могла говорить. – Вы бросились в воду за моим венком?!
– Я поймал его с берега, – сказал Строганов. – К сожалению, венок порвался и потонул, вот все, что мне удалось выловить.
– А мне почудилось, кто-то бросился в воду… – пробормотала Мэри.
– Я… – с запинкой проговорил Строганов, – я встал сначала на камень, но он обрушился в воду, я еле успел отскочить. Потом мне удалось поймать венок, и вот… – он беспомощно пожал плечами.
– Но зачем вы… Я хотела, чтобы он уплыл к Неве, – высокомерно сказала Мэри, пытаясь этим тоном скрыть дрожь, которая так и била ее.
– Нет, это неправда, – покачал головой Строганов. – Как-то раз в нашем имении, в деревне, я видел такие гадания. Девушки пускали по реке венки, а парни бросались за ними и норовили выхватить тот венок, которой принадлежал его избраннице. Потом возвращались к девушкам и… и уходили с ними в лесную чащу. Купальская ночь – греховная ночь.
Мэри смотрела на него снизу вверх, ужасаясь силе желания, которое охватило ее тело, пугаясь того, что должно сейчас произойти.
«Ты просила любви? – словно бы шепнул ей кто-то. – Так не отвергай же того, что ты просила, иначе утратишь ее навеки».
Она подошла к Строганову и взяла из его рук плеть мокрой травы и свечу. Дунула на нее и, отбросив вместе с травой в сторону, вдруг прижалась к нему, влилась в его распахнутые объятия. Он громко застонал, приникая к ее губам, тиская ее и прижимая к себе. Почудилось или в самом деле кто-то застонал неподалеку?..
Да нет, просто под мостами всегда сильное эхо…
Эпилог
– Отчего же умер Гри… Григорий Васильевич? – с запинкой спросила Мария Николаевна.
– Он болел, сильно болел, – проговорила девушка. – Еще до моего рождения он сильно обгорел на каком-то пожаре. Мне никогда не рассказывали подробностей, родители предпочитали молчать об этом, но у нас есть старая кухарка Савельевна, и она после смерти матери кое-что рассказала мне. Оказывается, мой отец был крепостной, но моя матушка – ее звали Палашенька, – очень любила его. Дед мой, Прохор Нилыч Касьянов, обещал выкупить Гриню на волю, если он женится на Палашеньке, но он не хотел. Он… другую любил, – проговорила девушка, потупившись. – Так любил, что однажды ушел из дому куда глаза глядят. А наутро его принесли обожженного и чуть живого. Оказывается, он погиб бы в огне, но его спас пожарный, он узнал его и отвез Гриню снова в тот дом, откуда тот хотел убежать. Его очень долго лечили, но лицо его так и осталось изуродованным. Я плохо помню отца, ведь он умер, когда мне было всего пять лет, но помню, никогда не боялась его, но другие ребятишки, бывало, пугались… А говорили, он был необычайно красив раньше. Но моя матушка любила его не за красоту. Она выходила его, вылечила… Наверное, отец все же полюбил ее, а может быть, понял, что если раньше та, которую он любил, была для него недосягаема, то теперь уж вовсе… даже на глаза ей страшно показаться. Он смирился и женился на Палашеньке. Вскоре родилась я. А потом… Савельевна рассказывала, отец вернулся однажды ночью весь мокрый, стуча зубами, сказал, что упал с Синего моста в Мойку. И голову зашиб, и простудился. С собой он принес какой-то венок и велел положить его вот под этот колпак, – девушка кивнула в сторону комода. – Он так и не оправился от болезни. И завещал матушке написать…