Звезда над рекой

Гитович Александр Ильич

Пусть это будет берег моря И ты на берегу, одна, Где выше радости и горя Ночного неба тишина. Года идут, седеет волос, Бушуют волны подо мной, Но слышу я один лишь голос И вижу свет звезды одной. Всё позади — и дни и ночи, Где страсть лгала, как лжет молва, Когда не в те глядел я очи И говорил не те слова. Но разве знал иную власть я Или не верить я могу, Что выше счастья и несчастья — Судьба двоих на берегу. Растет и крепнет гул простора, Блестит, несет меня волна, — Живым иль мертвым — скоро, скоро На берег вынесет она. И в час, когда едва заметен О скалы бьющийся прибой, Глухою ночью, в звездном свете Я упаду перед тобой.

1943–1958

Лирика

китайских классиков

Тао Цянь (365–427)

Сосна

Растет в лесу Спокойная сосна, Ей десять лет — Она еще ребенок, И свежесть хвои Нежно-зелена, И стройный ствол Еще и слаб и тонок. Но дух ее Окреп уже с пеленок: Не подведет — Все выдержит она.

Мне сорок пять лет

Мне осень напомнила: Близится осень моя. Так холодно стало, Что ветер не сушит росу; Цветы увядают, Угрюмой тоски не тая, И голые ветки Уныло поникли в лесу. Но сырости нету — И воздух прозрачен и сух, Небесные своды Теперь высоки и ясны, И только цикады Звенят непрерывно вокруг И стаи гусей Улетают на юг — до весны. Природа всегда Переменчивой жизнью живет, И людям возможно ль В душе не печалиться тут: Пути неясны их — Но ясен конечный исход, И мысли об этом Всю ночь мне заснуть не дают. Но как назову я Бессвязные чувства свои? Всесильным вином Еще можно утешить меня, Чтоб я постарался В блаженном продлить забытьи На тысячи лет Опьянение этого дня.

В двенадцатый месяц года гуймао написал для двоюродного брата Цзин Юаня

У хижины жалкой Лежу на пороге, Далекий от мира, Не ведая горя,— Никто не заглянет Сюда по дороге, Как будто калитка моя На запоре. Двенадцатый месяц, И холод, и скука, Зато о покое Здесь думать не надо: Кругом — целый день — Ни единого звука, Кругом — лишь бесшумная Мгла снегопада. Кувшин — без питья, И корзина — без пищи, И холод забрался За ворот халата. Безмолвно и пусто В убогом жилище, Признаться по-честному — Сердце не радо. Но древние книги Листая нередко, Я силу и твердость Там чувствую всюду, И хоть не тягаюсь С заслугами предков, Но духу их мудрости Следовать буду. Я буду идти По путям непокорным, Покамест рука моя Кистью владеет. Но в мыслях моих И строках стихотворных Кто, кроме тебя, Разобраться сумеет?

Без названия

За холмом Опускается солнце вдали, И луна поднялась Над Восточным хребтом. Золотое сиянье На тысячи ли Задрожало и замерло В небе пустом. Сквозь узорную ширму Проник ветерок, И прохладною стала Подушка моя. Наступает Изменчивой осени срок, Приближая закат Моего бытия. Нет любимых друзей. Собеседников нет, — Только тень Поднимает свой кубок со мной. Ни луной и ни солнцем Я не был согрет — Просияли они И ушли стороной. И в бессонной печали, Всю ночь напролет, Я пирую Среди неудач и невзгод.

В дождь

Все живет И

движется к могиле, Ты не будешь жить, Как жил вначале. В этом мире Сун и Цяо были, Но потом Их больше не встречали. Кубок мне поднес Старик почтенный: — Пей до дна И не гляди уныло! — Выпил И почувствовал мгновенно, Как душа О небе позабыла. Небо! Да куда оно девалось? Есть простой закон Вина и хлеба. И журавль, Не зная про усталость, Может в сутки Облететь все небо. Я стараюсь Следовать природе. Сорок лет уже Моей надежде. Стар я телом, Изменился вроде, Только дух мой молод. Как и прежде.

Прошу милостыню

На старости лет По уезду брожу я, О хлебе насущном Терзает забота. И вот забредаю В деревню чужую, Стучусь, словно нищий, В чужие ворота. Но что за хозяин Мне дверь открывает И шутит, что гости Пришли без подарка, — И тут же На дружеский пир приглашает, Где льется мне в глотку За чаркою чарка. На сытый желудок И выпить не худо. На добрую речь Отвечаю стихами. Боюсь лишь, Что не повторяется чудо. Что не обладаю Талантами Ханя. Но знайте: Куда б ни ушел я отсюда Я вам до последнего Верен дыханья.

Осуждаю сыновей

Я стар и беспомощен — Знаете сами, Судьба не вернет мне Былую отвагу. Я должен возиться С пятью сыновьями, Но кто из них Кисть возлюбил и бумагу? Мой первенец Любит одни развлеченья, Ленив — к моему Не склоняется чувству. Второй, А-сюань, Хоть стремится к ученью, Но все же Словесному чужд он искусству. Двоим близнецам — Ду-аньму и Ду-аню — Не хочется даже И слушать про книги. А младшего, Туна, Скажу вам заране, Влечет с малолетства К земле и мотыге. Так что же мне делать В таком балагане? Напьюсь — И отцовские сброшу вериги.

Пью вино

Я живу устранившись от дел, редко бываю весел, ночи тянутся долго, и если есть вино, то каждый вечер пью. Смотрю на свою тень, в одиночестве осушаю стаканы — и вот снова пьян. Опьянев, я пишу, наслаждаясь, строку за строкой, — много уходит бумаги и туши, но в словах нет порядка. Я прошу друзей переписать эти стихи, чтобы развлечься, посмеяться — и только.

1

Упадок и расцвет По высшей воле Проходят, Чередуясь меж собой, И Чжао-пину, Что работал в поле. Дунлин казался Сказкой и мечтой. В судьбе людей, Неведомой поэтам, Есть день и ночь, Есть лето и зима, Но мудрецы давно, По всем приметам. Постигли Силой своего ума, Что если есть еще Вино при этом — Тогда и ночью Исчезает тьма.

2

Я лепестки Осенних хризантем Собрал в саду, Обрызганном росою, И опустил их в кубок. Я совсем С мирскою Распростился суетою. Я выпил кубок, И второй налью Среди цветов, Где все полно покоя, Где птицы В этом солнечном краю Мне посвящают Песенку свою… Да будет жизнь моя Всегда такою!