Звезда надежды
Шрифт:
— Ах, Кондратий Федорович, премного будем вам обязаны, — ответила Матрена Михайловна.
Возвращаясь домой, Мейендорф сказал:
— Ловко ты, Кондратий Федорович, придумал: в учителя вызвался. А ученицы хорошенькие. И за какой же ты намерен приударить?
Рылеев покраснел.
— Этих видов я не имею.
Уже после нескольких месяцев занятий ученицы Рылеева сделали заметные успехи, и по мере того как расширялся их кругозор, они все с большим интересом стали относиться к тому, что он объяснял. Рылеев, чтобы удовлетворить их любознательность, должен был основательно готовиться к урокам, а это давало новую пищу для собственных размышлений. Особенно любил он уроки
Однажды Рылеев прочитал на уроке свое стихотворение как пример песни-стансов, написанных от лица возлюбленной, провожающей своего милого в военный поход.
Прости, за славою летящий, Прости, с тобой душа моя; Стремись в бессмертья храм блестящий; Но ах! не позабудь меня!Читая, он смотрел на Наташу, следил за выражением ее глаз, и эти глаза выражали искреннее восхищение.
— Какие чудесные стихи, — сказала Наташа.
— Вам нравятся?
— Очень. — И она повторила рефрен: — «Но ах! не позабудь меня!» Кто сочинитель этих стихов?
Рылеев смутился, покраснел.
— Их сочинил один мой приятель и прислал в письме…
Правда, Рылеев, как и всякий поэт на его месте, не смог долго скрывать, что стихи написаны им самим. После этого он часто читал на уроках свои произведения. Наташа с восторгом признала в нем поэта.
9
Прошло около двух с половиной лет, как Рылеев со своей бригадой вернулся из последнего заграничного похода в Россию. Он все еще числился сверхкомплектным: вакансий не открывалось и не предвиделось. Поначалу, пока это было для него в новинку, Рылеев с удовольствием предавался традиционному течению мирного быта воинской части, стоящей в провинции: пирушкам, поездкам в ближайший уездный городишко, танцам, ухаживаниям за барышнями — правда, и в танцах, и в ухаживаниях успеха не добился. Два раза дрался на дуэлях, обе окончились бескровно, но доставили немало острых ощущений. Однако мало-помалу все это отошло на задний план, его жизнь наполнилась новым содержанием, и сейчас, оглядываясь на прошлое, он видел, что стал совсем другим человеком, чем был всего два-три года тому назад.
Он размышлял о том, что же послужило причиной перемены, и приходил к выводу, что все вместе и ничто в отдельности.
Еще в корпусе он приохотился к чтению и начал собирать библиотеку, с годами менялся только характер книг, которые он покупал: в корпусе самым ценным своим приобретением он считал жизнеописание Суворова, в прошлом году — сочинения Державина и Дмитриева, а теперь — купленный месяц назад в Острогожске «Дух законов» Монтескье.
В корпусе же узнал о неравенстве, существующем в обществе, о жестокой власти богатства и знатности, о чем писали многие русские и иностранные писатели, порицая мир, в котором богатство предпочитают высоким душевным качествам, а грубая сила торжествует над справедливостью. Все это Рылеев знал и разделял чувства и мнения писателей, но по-настоящему задумался обо всем этом, пожалуй, после того нечаянно подслушанного разговора в саду Тюльери. Он часто вспоминал его. Слова молодого незнакомца заставили Рылеева оглянуться вокруг себя и увидеть в окружавшей жизни те страдания человечества, которые прежде он представлял лишь по книгам. Это было подобно прозрению: Рылееву вдруг открылся новый мир — Россия и русские не в античных одеяниях, как они представали в драмах Озерова и Крюковского, а в своем реальном облике. Политические и экономические
И можно было бы впасть в отчаянье при взгляде на всеобщее торжество зла, если бы светлые умы лучших сынов человечества в поисках средств к искоренению зла иной раз не находили бы верных путей. Читая Цицерона, Плиния, Дидро, Плутарха, Шиллера и других старых и новых писателей, Рылеев то и дело с замиранием сердца отмечал, что их занимали те же самые вопросы, что и его. «Высокие истины, обнаруженные однажды мудрецами, бессмертны, — думал он. — Это такие монеты, штемпель которых от времени не изглаживается, но, напротив, еще делается явственнее. Вот почему ни одна истина древних мудрецов не пропала от нас».
И чем больше он читал и раздумывал, тем более уверялся в возможности существования государства, в котором граждане будут благоденствовать: надо лишь ввести в государстве законы, основанные на свободе и равенстве всех граждан.
Рылеев выехал из Подгорного, когда только начало светать, чтобы до наступления жары добраться до Белогорья. Он ехал по дороге, пролегшей от горизонта до горизонта через зеленые, начинающие кое-где желтеть поля. Лишь изредка попадались среди полей небольшие рощицы.
Ах, как не хотелось ему уезжать, оставлять привычные занятия, но раза два в месяц все же надо было показываться в штабе. По мере того как он удалялся от дома, плохое настроение улетучивалось. И не только потому, что стояла прекрасная погода, а широкие поля с островами деревьев были красивы.
Эти короткие наезды в Белогорье были для Рылеева не только необходимой данью службе, они были нужны ему самому для того, чтобы выговориться, высказать все, что накопилось за недели чтения и размышлений. Наконец, для того, чтобы прочесть кому-нибудь вновь написанные стихи. Ведь никакой поэт не может прожить без слушателей.
Приехав в Белогорье, Рылеев первым делом направился в штаб, где обычно в утренние часы собирались офицеры батареи. Там он и застал всех, кроме Сухозанета и Миллера. Ожидали ротного командира.
Разговор шел о ротных делах.
— Прислали людей из роты Дублянского в рванье, босых, жалованья не уплачено за две трети, амуничных не платили несколько лет, — жаловался младший барон Унгерн, Федор Романович. — Нигде ни на алтын порядку.
Свернув на непорядки, разговор оживился и стал всеобщим. После нескольких историй, рассказанных офицерами, Рылеев сказал:
— В будущем Россию ожидает истинное величие и счастие ее граждан, но для этого необходимо изменить существующие законы, уничтожить лихоимство, а главное — удалить от государственных дел Аракчеева и ему подобных и вместо них поставить разумных людей и настоящих патриотов. Отечество ожидает от нас общих усилий для блага страны. Души с благороднейшими чувствами постоянно должны стремиться к лучшему, а не пресмыкаться во тьме. Вы видите, сколько у нас зла на каждом шагу. Так будем же стараться уничтожать его!
— Ты, Рылеев, мечтатель, — вздохнул на его горячий призыв Федор Унгерн, — мы имеем в обществе очень мало значения, чтобы иметь на что-то влияние.
— Самые великие люди сначала не были великими, — возразил Рылеев. — Надо иметь великую цель и, стремясь к ней, возвышаться.
— Ни к чему доброму такие твои стремления не приведут, — усмехнулся Косовский. — Вон Пугачев как высоко заносился в своих целях, а кончил тем, что его четвертовали как злодея.
— Совсем не то! — с досадой ответил Рылеев. — Вы меня не понимаете, потому что или не хотите, или не можете понять.