Звезда надежды
Шрифт:
— Но я не могу не думать о смысле, и когда не вижу его, то не могу и исполнять, я не кукла, а человек.
Мейендорф покачал головой.
— Ох, трудно тебе будет служить, Кондратий Федорович, с такими взглядами на службу…
7
В начале декабря бригада вернулась в Россию. Перезимовали в деревнях в пограничной с Пруссией Виленской губернии, затем получили распоряжение военного министерства о перемещении бригады в центральную Россию, в Воронежскую губернию.
Офицеры
Бригада со всем обозом двинулась по назначенному маршруту. На путь до места назначения было положено четыре-пять месяцев с месячной стоянкой в середине маршрута.
Рылеева Сухозанет назначил батарейным квартирьером, и Кондратий Федорович без сожаления покинул деревню, в которой жил, и еще до выступления всей бригады выехал к месту новой дислокации.
Конечным пунктом маршрута был обозначен Острогожский уезд, и в апреле 1817 года Рылеев приехал в Острогожск — небольшой чистый городок с белым собором, просторной базарной площадью, крепкими домами, среди которых многие были каменные и двухэтажные. К каждому дому примыкал сад.
Когда Рылеев в сопровождении фельдфебеля и двух ездовых солдат въехал на центральную — Вознесенскую улицу, его окутал аромат цветущих вишен и молодой зелени.
«Что за прелесть этот Острогожск, — подумал Рылеев, — хорошо бы здесь остаться».
А тут как раз улица вывела к берегу реки, которая вся сияла под солнечными лучами. Невдалеке в нее впадала другая река, поменьше. На берегу, над водой, возвышались могучие, розовеющие первой листвой дубы.
На улицах было полно народа. Прогуливались барышни, некоторые из них искоса бросали взгляды на Рылеева, и он невольно старался выглядеть эдаким молодцом, бывалым воином.
Проезжая мимо торговых рядов, Рылеев приметил книжную лавку.
Все больше и больше нравился ему этот городок, и к штабу бригады он подъехал в приподнятом настроении.
Однако в штабе ему сказали, что его батарее назначено местопребывание в слободе Белогорье в восьмидесяти верстах от Острогожска. Правда, адъютант бригадного командира, заметив огорчение на лице Рылеева, сказал, что слобода Белогорье большая, ничуть не меньше Острогожска, в окрестностях проживают многие помещики и что там стоять ничуть не хуже, чем в уездном городе.
На следующий день батарея Рылеева подошла к Острогожску. В походном строю, с музыкой и знаменами прошли по улицам до полкового двора.
Офицеры окружили Рылеева, делясь между собой первыми впечатлениями.
— Хорош городок!
— А барышни какие!
— Тут скучать не будешь.
— Кондратий Федорович, давайте скорее билеты на квартиры, только мне, чур, квартиру с хорошенькой хозяюшкой, — протянул руку Миллер.
— Хитрый какой! — засмеялся Косовский. —
— Не ссорьтесь, товарищи, — сказал Рылеев. — Острогожские красавицы не для нас: мы следуем далее, в слободу Белогорье.
Общий разочарованный вздох был ему ответом.
— Эх, черт! Значит, господа, веселая зима — мимо нас.
— Когда выступаем?
— Послезавтра утром.
— Ну, ладно, хоть день наш. «Стукнем чашу с чашей дружно! Нынче пить еще досужно…»
Подошли офицеры других рот, нашлись знакомые, пошли объятья, расспросы, и скоро стало ясно, что назревает большая пирушка.
Сухозанет, которого на вечер пригласили к бригадному генералу, просил:
— Господа, прошу вас не как начальник, а как товарищ, чтобы к послезавтрашнему утру все были в порядке. Очень прошу вас…
Вечером того же дня Рылеев выехал в Белогорье.
Слобода Белогорье была, конечно, поменьше Острогожска, но назвать ее глушью было бы грешно. В самой слободе и окрестностях насчитывалось несколько помещичьих домов, куда офицеры были тотчас же приглашены и приняты с самым искренним радушием и гостеприимством. Особенно тепло их принимали в доме генерал-майорской вдовы Анны Ивановны Бедраги. Ее сын — подполковник конно-егерского полка, сослуживец и соратник легендарного Дениса Давыдова, Михаил Григорьевич Бедрага — сейчас жил в доме матери, залечивая рану, полученную при Бородине. Он знал наизусть и охотно читал стихи своего приятеля — поэта-партизана, в том числе и многие, нигде не напечатанные, предназначенные, так сказать, для устного бытования.
Но Рылееву и в Белогорье не пришлось надолго задержаться: осенью, при распределении на зимние квартиры, которых в слободе оказалось недостаточно, взвод Мейендорфа получил назначение зимовать в слободе Подгорное, за шестьдесят верст от Белогорья.
Прощаясь с товарищами, сочувствующими уезжающим в неведомую глушь, Рылеев бодро сказал:
— Зато от фрунта на зиму я освобожден, а вас Петр Онуфриевич погоняет.
Хотя Рылеев и надеялся избавиться от фрунта вдали от ротной штаб-квартиры, но все же ехал в Подгорное с сожалением. К тому же и Мейендорф не был тем человеком, чье общество привлекало Рылеева.
8
Слобода Подгорное стояла на оживленном Богучарском тракте и представляла собой обычное украинское село. В ее центре, как положено, возвышалась церковь, базарную площадь окружали каменные лабазы и несколько каменных домов местных богатых купцов, а дальше, вдоль берега мелководной, в жаркие летние месяцы превращавшейся в ручей Россоши тянулись улицы с белеными хатами под золотистыми соломенными крышами, с хлевами, огородами, садочками. Здесь, в Острогожском уезде, центральная Россия сходилась с Украиной, и русские жили вперемешку с украинцами.