Звезда Пандоры

Автор неизвестен

— Давайте снова все вспомним. Вы вернулись с конференции на Таланси и обнаружили, что из квартиры исчезли все вещи вашей жены, а потом нашли послание, в котором говорилось, что она уехала навсегда.

— Все верно.

— И в тот момент этого было достаточно, чтобы убедить вас в ее уходе.

— Это было неожиданно, поразительно, но не вызвало никаких подозрений.

— Вы знали о ее связях?

— Да, у нее было несколько романов. Условия нашего брачного контракта это допускали. У меня самого была пара увлечений. Я ведь человек, а не холод­ная машина.

— Вы оспаривали условия развода?

— Нет. Они были заранее оговорены в нашем контракте. Я знал, на что шел.

— А как насчет вещей из квартиры? Вы требовали что-нибудь вернуть?

— Нет.

— Почему?

Мортон

быстро переглянулся с Мэдоком.

— Тара взяла только свои вещи.

— Вы ведь знали, какие из них принадлежали ей?

— Конечно.

— А еще кто-нибудь это знал?

Мортон снова посмотрел на своего адвоката, на этот раз в его взгляде мелькнула растерянность.

— Простите?

— Я читала запись всех ваших переговоров с «Брохер ассошиэйтед», — сказала Паула. — Никаких требований по возврату имущества в них не было. А теперь скажите мне вот что: как мог убийца убрать из квартиры, где двенад­цать лет проживали два человека, исключительно вещи жертвы?

На лице Мортона возникло выражение явного замешательства. Он открыл рот, словно хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова.

— Ни один преступник не сумеет определить, что из вещей взять, чтобы обеспечить себе алиби, — продолжала Паула. — Это мог сделать только тот, кто хорошо знает дом и его содержимое. И это был кто-то из вас двоих. Но нам известно, что ваша жена этого не делала.

Мортон, стараясь скрыть ужас и растерянность, медленно опустил голову на руки.

— О, черт возьми! — простонал он. — Это не я. Или я?

— Вы. — Паула посмотрела на него с оттенком сочувствия, как смотрят на несчастных и обездоленных людей. — Это сделали вы.

На вынесение вердикта присяжным потребовалось три часа. Представители прессы в своих комментариях высказывали предположение, что задержка была вызвана одним только желанием насладиться изысканным обедом за счет налогоплательщиков. По возвращении в зал суда присяжные огласили свое решение, и никто не удивился, что оно было единогласным. Обезличенный электроникой голос из-за полупрозрачной перегородки провозгласил: «Виновен».

Возникшие вслед за этим разговоры в публике были быстро пресечены судьей, после чего он приказал Мортону встать. Далее судья пояснил, что наказание за такое ужасное преступление строго оговорено в законе и предусматри­вает не менее двойного срока потерянной жизни.

— Учитывая, что преступление было совершено исключительно в интересах выгоды, — продолжил судья, — я не могу не согласиться с мнением обвинителей, считающих вас жестокой личностью, для которой жизнь человека всего лишь незначительное препятствие на пути к достижению цели, подлежащее устране­нию. Ваш поступок на долгие годы лишил Тару Дженнифер Шахиф и Вайоби Котала их тел, и потому я без колебаний приговариваю вас к приостановке жизни на сто двадцать лет.

Судейский молоток опустился на стол с громким стуком.

Тара Дженнифер Шахиф вскочила со своего места.

— Мерзавец! — закричала она своему бывшему мужу.

В другом конце галереи Меллани с истерическими рыданиями бросилась к ограждению, и только служащие суда удержали ее от прыжка вниз, к ее осужденному любовнику. Ее отчаяние стало предметом обсуждения для значительной части публики. Мортона вывели из зала, и по пути он ошеломленно покачивал головой, не в силах смириться с сокрушительным поражением. Большая часть репортеров переключила свое внимание на стол, где сидели обвинители. Хоше Финн и Ивор Чессел, не скрывая своей радости, пожимали друг другу руки. Паула Мио совершенно не обращала внимания на царившую вокруг суматоху: она спокойно собирала со стола свои записи и укладывала их в портфель. Под конец туда же последовало и ее портативное устройство. Убедившись, что на столе ничего не осталось, Паула, не глядя по сторонам, покинула зал заседаний.

Глава 14

Уилсон насчитал уже сто двадцать девять дней с начала миссии и все еще продолжал считать. Точно так же считали дни, часы и минуты все, кто находился на борту «Второго шанса». Малейшая частица уходящего времени вызывала у него как облегчение, так и раздражение. Проблема, как ни странно, состояла в том, что с момента старта с Октиера в работе корабельных систем не произошло ни одного сбоя. Уилсона отсутствие неполадок не удивляло: на многократное дублирование всех систем была потрачена огромная сумма, а каж­дый отдельный компонент обладал по меньшей мере двойным запасом надеж­ности. Во времена работы Уилсона в НАСА это называлось «золочением плат». На «Улиссе» все должно было работать безотказно, и даже в случае непредвиденной поломки какого-нибудь узла предусматривалось три резервных варианта. Все это было сделано еще тогда, когда в иллюминаторы была видна Земля, а связь с Хьюстоном можно было установить в течение нескольких минут. Даже такая тонкая нить, связывавшая его с остальным человечеством, придавала Уилсону дополнительную уверенность. Он верил, что НАСА обязательно при­дет на помощь, если что-то пойдет не по плану. На этот раз ощущение изоли­рованности усугублялось расстоянием. Даже капитан, при всем своем опыте, не мог избавиться от чувства страха. Случись что-нибудь здесь, в неведомом гиперпространстве, и их никто никогда не найдет. Он был благодарен конструк­торам за надежность корабля. И в этой миссии, сознавал он, чувство благодар­ности было более зрелым, чем на «Улиссе».

Были созданы максимально комфортные условия для полета. Во-первых, на корабле сохранялась сила тяжести. Пусть она составляла всего одну восьмую от земного притяжения даже на крайней точке жилого кольца, зато можно было с уверенностью предугадать движение любого предмета, и организм чувствовал себя намного лучше. Кроме того, здесь имелась настоящая еда. Вместо точно отмеренных обезвоженных пайков готовых блюд в столовой «Второго шанса» водились такие яства, как жареный эскалоп с овощным ризотто, или седло ба­рашка с овощами, тимьяном и томатным соусом, или соблазнительный выбор разнообразных десертов. В часы отдыха можно было воспользоваться несколькими спортивными залами — их обязательно посещали все члены экипажа (но вот плавательным бассейном не мог похвастаться даже этот корабль). В осталь­ное же время большая часть команды наслаждалась продукцией ВСО. На бор­ту располагалась огромная библиотека, где наибольшей популярностью поль­зовались любовные сериалы и романтические приключения живущих впервые, но были и многочисленные адаптированные издания классической фантастики, а также биографические и исторические очерки. Уилсон как-то несколько дней кряду провел в пышных интерьерах «Мэнсфилд-парка». Он уже читал этот роман в своей первой жизни, и его заинтересовало общественное устройство той эпохи, в коем просматривалась интригующая параллель с современностью, но настолько откровенных сцен лесбийской любви в первоисточнике не было — это он отлично помнил.

Кроме занятий спортом, еды, просмотра драм и служебных обязанностей, он много времени проводил в обществе Анны. Уилсон и сейчас предпочитал завязывать отношения только с одной женщиной. В периоды его серьезных увлечений и брачных союзов случались исключения, но это происходило в тот момент, когда отношения себя уже исчерпали. Его никогда не привлекали обычаи, принятые в зажиточных и не очень зажиточных кругах Содружества, как, например, у Найджела Шелдона с его тысячей потомков и гаремом из дю­жины женщин, или в различных многосемейных общинах. В душе он знал, что остался таким же старомодным, как и эпоха, в которой он родился.

В обществе Анны он чувствовал себя прекрасно. Она ничего не требовала и довольствовалась случайными встречами с ним. Все шло как и до старта, только теперь об их отношениях знала вся команда. Впрочем, их связь не вызывала никакого осуждения или сплетен — опять же благодаря тщательному отбору экипажа: они все были вполне взрослыми людьми. Уилсон, хоть и не устанавливал определенного правила на этот счет, но решительно отвергал любые кандидатуры из числа живущих впервые — он был убежден, что их ха­рактер не мог соответствовать требованиям полета. За минувшее со старта время на борту произошло так мало стычек и личных конфликтов, что он был склонен признать присутствие корабельного психолога излишней предосторож­ностью. Даже сейчас, когда он ожидал окончания полета в гиперпространстве, на капитанском мостике не ощущалось никакой напряженности.