Звезда утренняя
Шрифт:
На пульте управления загорелась синяя лампочка.
— Корабль вошел в верхние слои атмосферы, — спокойно объяснил Сандомирский. — Теперь вся задача состоит в том, чтобы опускаться по возможности плавно. К сожалению, мы не имеем никакого представления о плотности среды.
В рубке стояла тишина. Никто не говорил ни слова. Ракета описала несколько кругов вокруг планеты. Смена дня и ночи происходила для пассажиров космического корабля чрезвычайно быстро. Едва дневной свет успевал озарить рубку, как снова наступала тьма. Так повторялось несколько раз.
Вдруг невидимая, но могучая сила швырнула всех
— Это облака. Корабль достиг облачного слоя. Их плотность, очевидно, высока.
— Они создают сильное тормозящее действие, — пояснил Шаповалов. — Поэтому и был такой толчок.
Объяснение было вполне удовлетворительным с научной точки зрения. Ученые поспешно пристегнули себя ремнями к спинкам кресел.
Картина за окнами менялась. Если прежде с одной стороны виднелась белая, местами золотистая масса облаков, а с другой — небо, усыпанное звездами, то теперь слева стало заметно светлеть, а черный цвет сменился интенсивным фиолетовым.
— Видите! — заметил Шаповалов. — Мы уже находимся в зоне, наполненной веществом, преломляющим и рассеивающим свет.
Путешественники не могли долго наблюдать это явление, так как ракета погрузилась в облачный слой. Теперь с обеих сторон корабля видна была только желтоватая масса тумана. Воздух в кабине стал заметно нагреваться. Владимир, следивший за приборами, молча указал командиру на шкалу термометра, соединенного с внешней оболочкой ракеты. Он показывал плюс 138 градусов.
Сандомирский посмотрел на шкалу, и лицо его стало серьезным.
— Ну как? — тихо спросил его академик.
— Сопротивление среды очень велико! — так же тихо ответил Сандомирский. — Оболочка ракеты раскаляется больше, чем мне бы хотелось.
Когда ракета вновь появилась над освещенным полушарием Венеры, цвет облаков, среди которых летел корабль, изменился на темно-желтый. С каждой минутой эта окраска усиливалась и принимала оттенок, близкий к оранжевому. Жара поднялась. Термометр показывал, что оболочка нагрелась до 389 градусов. Дышать в кабине становилось все труднее, несмотря на включенное охлаждение. Однако Сандомирский продолжал оставаться за пультом. Только лицо его побагровело от напряжения.
Не легче было и другим путешественникам. Особенно плохо чувствовал себя толстяк-астроном. Излишняя полнота давала себя знать.
— Еще долго мы можем опускаться? — спросил его академик.
— Альтиметр показывает 250 километров, — слабым голосом ответил Шаповалов, — однако облака еще плотны… Неужели мы не пробьемся?
Ему стало трудно говорить. Кровь приливала к голове, и сознание затуманивалось.
— Помните… — еле слышно прошептал он, — ниже 100 километров нельзя… никак нельзя! Наблюдайте, пожалуйста… Я плохо вижу…
Сандомирский оглянулся. Лицо его было искажено.
— Всем немедленно оставить помещение!.. — прохрипел командир корабля. — Буду снижаться до предела. Включу фото, если откроется поверхность. Тут оставаться нельзя! Помогите Михаилу Андреевичу… Скорее в камеры амортизации! Неизвестно, что может случиться… Останется только Одинцов!
В висках астронавтов стучало, как кузнечным молотом. Просыпался инстинкт самосохранения. Наташа сжала голову руками.
Терять время было нельзя. Академик и Красницкий подхватили Шаповалова и потащили его вниз, поспешно облачили в скафандр и поместили в камеру амортизации. Им помогала Наташа. Уже не первый раз она доказывала, что была мужественной женщиной. Она тоже надела защитную одежду и погрузилась в раствор. Так же поступили и оба ученых.
Тем временем ракета уже пробила слой облаков, и перед окнами кабины раскинулся изумительный пейзаж Венеры, впервые открывшийся глазам человека.
Все заливал странный желто-оранжевый свет. Покрытое облаками небо было не синим или серым, как на Земле, а охряно-желтым, что придавало всему окружающему зловещий колорит. Корабль летел на огромной высоте. Туманное покрывало Венеры плавало в вышине, какой никогда не достигают земные облака. Далеко внизу виднелись горные хребты, грандиозные черные скалы. Во многих местах к небу поднимались клубы серого и красного дыма. Кое-где мелькали языки ярко-желтого пламени. В трех местах происходило извержение вулканов. Видно было, как раскаленная лава огненными потоками разливается по склонам гор, устремляясь к морю. Да, на Венере оказались моря.
Насколько можно было судить по первым впечатлениям, большая часть ее поверхности состояла именно из водных пространств. Горы поднимались над морем, образуя бесчисленные острова, то очень большие, то мелкие, отделенные друг от друга проливами.
С пересохшим ртом Владимир жадными глазами смотрел на эти необыкновенные картины. Он знал, что имеет возможность видеть все это лишь несколько минут, и торопился запечатлеть в памяти как можно больше. Он глядел, глядел…
Слабый стон заставил его обернуться. Жара в кабине сделалась невыносимой. Он увидел, что лицо Сандомирского стало совсем багровым. Командир корабля был близок к обмороку.
— Вам трудно! — Одинцов схватил его за плечи. — Я сменю…
— Пока еще держусь. Посмотрите лучше, что там, в салоне…
Владимир не хотел покидать рубку в такие минуты, но приказ есть приказ. С большим трудом ему удалось спуститься вниз. Там все оказалось в порядке. Люди находились в камерах амортизации. Дышать в салоне было нечем. Холодильные приспособления уже не справлялись с температурой. Одинцов почувствовал дурноту и понял, что оставаться здесь больше не может.
Собрав остаток сил, он вернулся в кабину управления — еще немного и было бы поздно! Сандомирский уже не сидел в кресле, а лежал в нем, бессильно откинувшись на спинку. Владимир бросил взгляд на наружный термометр. Он показывал плюс 675 градусов. Внутри ракеты жара достигала 85 градусов.
С трудом Одинцов перетащил командира на другое кресло, а сам занял его место. Перед глазами плыли красные круги. Требовалось огромное усилие воли, чтобы заставить себя вырваться из-под власти болезненных ощущений и разобраться в обстановке.
Владимир взглянул на альтиметр. Несмотря на нестерпимую жару, на его лбу выступил холодный пот. Стрелка показывала 65 километров. Пока он отсутствовал, ракета прошла роковую черту. Помраченное сознание Сандомирского не позволило ему вовремя принять меры, удержав ракету выше критической черты.