Звезда в хвосте Льва
Шрифт:
– Ну, зачем это? – сказал он с досадой.
– Вопрос о ребенке очень важный. Это одно из отягчающих обстоятельств: убийство лица, заведомо зная об его беременности. Это верная десятка. А то и больше.
– Вы серьезно?
– Да.
– Тогда не надо поднимать этот вопрос.
– Почему?
– За пару дней до того, как умереть, Настя сказала мне, что беременна.
– Что?!
– Что слышали.
– Но ведь она не была беременна?!
– Я не знаю.
– Было вскрытие, – озабоченно сказал Журавушкин. – Следователь обязательно это отметил бы. Она вам что, соврала?
– Я не знаю, – повторил Ромашов.
– Вы
Хотел?…
«В тот прекрасный летний вечер его переполняли чувства…»
– Андрей, почему ты молчишь?!
– А что я должен сказать?
– Ты наконец-то станешь отцом!
– Да, пора… – насмешливо сказал он.
А вечер начинался так прекрасно, черт его возьми! Ромашов уже думал, что избавился от этого ненавистного «двоеженства». И даже согласился на прощальный секс. Есть люди-романы, люди-поэмы, а есть люди-сериалы. Так вот Настя была женщина-сериал. И прощальный секс – это оттуда. Так, мол, положено, когда герои расстаются.
Ромашов, убей, не понимал, зачем это нужно? Зачем вообще сексу статус? «Прощальный» там, или «исключительный». Еще запоминающийся, подарочный, юбилейный. С Настей он вообще был никакой, этот пресловутый секс. Потому что она почти ничего не чувствовала. Сам Ромашов ощущал ее, как монотонную пьесу, довольно занудливую, хотя и мелодичную. Все было выверено, до единой ноты, и исполнено удивительно чистенько, можно даже сказать, мастерски, но когда у них доходило до постели, Ромашов страшно тосковал. Точно так же тосковал он в детстве на отчетном концерте в музыкальной школе. Городок у них был маленький, детей занять особо нечем, чтобы они не болтались на улице и не хулиганили, и мать отдала Лёвушку в музыкальную школу. Для Ромашова это была тоска. Такая же, как и в постели с Настей. Поэтому, сбежав из родного дома, он первым делом записался в секцию бокса. Молотя грушу, Ромашов каждый раз представлял, что это рояль, который на отчетном концерте выкатывали в центр клубной сцены.
Настя напоминала ему отчий дом и ненавистное детство, у них ведь было много общего, несмотря на разницу в возрасте. За три года невеста Ромашова пообтесалась в столице, но в ней все равно оставалось много провинциального, особенно в том, что касалось семейных отношений и интимной жизни. Она ведь выросла под взглядами «бабушек на лавочке у подъезда», с вечной оглядкой на то, «что люди скажут»? Наедине с Настей и он поневоле думал точно так же и от этого бесился. В их спальне стоял запах квашеной капусты и пирожков с повидлом, накрахмаленного белья и гуталина, которым мама начищала старенькие Лёвушкины ботинки. Стейси Стюарт оказалась секс-бомбой только на словах, в своих многочисленных интервью, когда с упоением рассказывала в камеру, как часто они с любимым занимаются сексом, и намекала на какие-то «особенности». Тексты ей писала Рара. Которая верно угадала, когда сказала Ромашову:
– Она будет любить тебя так сильно, как ты даже представить себе не можешь. Из Насти получится прекрасная жена и мать.
Ромашов и не заметил, как дело дошло до свадьбы. Настя утвердилась в его спальне, иногда хитростью, а бывало, что и откровенным шантажом, у нее в запасе было много штучек. Всяких там «подарочных» и «особенных». Хотя отличались они только на словах. Как всегда в такие минуты Ромашов вспоминал самые яркие эпизоды с Рарой и свои чувства в этот момент, эти разноцветные вспышки, то красные, то ослепительно белые, режущие глаза, и обязательно боль, если не физическую, то моральную. Но зато потом наступало облегчение и успокоение. Настя давно уже превратилась для него в обязанность, которую надо было исполнять, потому что они жили вместе. В отчетный концерт. И вот вам, пожалуйста!
– Ты давно это узнала? – напряженно спросил он.
– Нет. Я сделала тест вчера, и он оказался положительным.
– Почему сразу не сказала?
– Мне хотелось романтики, ведь момент такой значительный. Сегодня такой хороший, солнечный день! Посмотри в окно!
День и в самом деле был прекрасен. Ровно до этого момента.
«Теперь он совершенно не знал, что с этим делать? Такое неожиданное счастье обрушилось на него, словно лавина с гор, и он на время перестал дышать, погребенный под своими чувствами…»
– Андрей, почему ты молчишь?!
– Я просто думаю: откуда взялся этот ребенок?
– Вот тебе, здрасьте! – вскинулась Настя. – Ты же никогда не предохраняешься!
Да, он давно уже от этого отвык. У Рары ведь не может быть детей.
– Но ведь ты говорила, что предохраняешься, – промямлил он.
– Женщине, дорогой, никогда нельзя верить! Особенно в таком вопросе.
– Значит, ты решила меня поймать.
– Я решила тебя спасти. Потому что ты сделал неправильный выбор. Твоя судьба – это я.
– Из какой это роли? – невольно поморщился он. – Настя, ты переигрываешь.
– А мне плевать! – она вскочила. – Потому что я остаюсь в этом доме! А она отсюда уедет! Я победила!
– Конечно, ты остаешься, раз ты беременна.
– И свадьбу мы отменять не будем!
– Хорошо, – сдался он.
– Значит, съедет она!
Его уже утомила эта война. Конечно, он думал о ребенке. Но только не так. Ромашов прекрасно понимал, что в Настиных руках это мощное оружие. Этот ребенок тут же превращается в средство шантажа, Настя уже начала давить, едва только забеременела. Еще один член семьи решит исход сражения. Возраст и размер значения не имеют, этот маленький человечек самый значительный, и чем он меньше, тем больше его вес в отношениях близких ему людей. Его беспомощность дает его матери право на любые действия и оправдывает любую жестокость.
И потом: что это будет за ребенок? У него ведь плохая наследственность. Настин отец алкоголик, у самого Ромашова это еще больше осложняется разными наследственными заболеваниями. Настя во время всей беременности будет отчаянно пиариться. Ромашов был уверен, что она и забеременела по той же причине: информационный повод, который будет актуален еще в течение как минимум года. Беременность, роды, эксклюзивная фотосессия младенца, особенности его кормления…
У Ромашова было чувство, что Настя загоняет его в ад. С другой стороны: куда деваться? Он с тоской посмотрел в окно, на синее небо. День был так прекрасен!
– Я хочу есть! – Настя любовно погладила пока свой еще плоский, как доска, животик. – Иди на кухню и скажи Василисе Петровне, чтобы она приготовила праздничный ужин!
Она уже им распоряжалась! Ромашов покорно поднялся с постели и стал одеваться.
На первом этаже он чуть не споткнулся о чемодан. Из кладовки ему навстречу Василиса Петровна несла набитую чем-то сумку.
– Что это такое?! – закричал он.
– Ну, как же, Андрей Георгиевич? – растерялась помощница по хозяйству. – Как и было оговорено: вещи собираю.