Звезда волхвов
Шрифт:
— Севергин, на выход! Свидание, — объявил охранник. — Пять минут!
За прозрачным щитком комнаты для свиданий темнел вдовий плат, и Егору показалось, что произошла ошибка. Незнакомая женщина в глухом черном платке поднялась навстречу и осталась стоять, как скорбное изваяние. Милиционер вышел, заперев за ними дверь.
— Аленушка? — Севергин неуверенно шагнул к жене и обнял за плечи. — Как ты, родная?
Она резко отстранилась, поправила сбитый платок:
— Егор, я хочу уйти в монастырь.
— Как в монастырь? Зачем? Это мне надо идти в монастырь. Мне! А не тебе…
Он попробовал снова обнять ее и все тянул к себе, точно пытался вытащить из вязкой паутины.
— Отпусти, —
— Не надо, Аленка! Не делай этого. Все еще можно исправить. Родная, не уходи! Я люблю тебя…
— Лучше бы ты любил ее… Любил! Понимаешь? Как никогда не любил меня, и не отрекся бы от нее, и был бы верен!
— Прости… Не уходи…
— Нет, Егор. Я так решила.
— Решила? А я? Как же я? — Он сжал ладонями свои виски. — Наш дом? Наша любовь?
Жена даже не усмехнулась его бездарному актерству.
Егор вновь схватил ее вялые, словно пустые руки.
— Я понял, Аленушка, мы были счастливы с тобою, очень счастливы, но слишком по-человечески. Я не умел ценить это счастье. Судьбе угодно было протащить нас сквозь боль, сквозь потерю самого дорогого, чтобы мы стали сильнее и мудрее. Я узнал эту спасительную боль, я многое понял, я стал лучше и чище через наше страдание, через нашу разлуку. Теперь я вижу: не устоял бы наш дом посреди разрухи и запустенья. Аленушка, не уходи! Только бы видеть тебя, хотя бы изредка. Не ломай мою жизнь…
— Твою жизнь? Ты думаешь, что для меня нет ничего важнее твоей жизни? А как же его жизнь? — Алена провела ладонью по опавшему животу. — Это во мне случилось, когда она сломала ветку. Она всего лишь сломала ветку, а во мне оборвался плод.
— Аленушка, умоляю, — шептал Севергин, но голос разбивался об ее сопротивление.
— Отпусти! Прощаю, не виню… Люблю…. — И она вдруг обмякла и подалась к нему, обхватила его шею, целуя в лоб и глаза. — Но больше не смогу быть с тобой. На, возьми…
Алена вложила в его ладонь крохотную иконку.
Постовой давно отпер дверь и теперь старательно разглядывал галдящих птиц за окном, а Егор, все еще удерживая руки Алены, говорил:
— Алена, я почти раскрутил это дело с пропавшей актрисой. Язычники здесь ни при чем. Это дело касается монастыря и владыки Валерия. Он знает о «золотой книге». В ней все дело! Девушка искала ее! Ты должна мне помочь… Не уходи! Послушай…
Но Алена испуганно перекрестилась и покачала головой.
— Нет! Я не хочу ничего знать об этом!
Она торопливо набросила на голову упавший платок и вышла, не оборачиваясь.
После допросов Егора перевели в камеру, где коротал дни и ночи язычник Будимир. Кукер был отправлен на психиатрическую экспертизу, и о нем ничего не было известно. Две жены Будимира исправно носили передачи, и «бывший служитель культа» был рад поделиться их заботой с бывшим следователем.
Севергин не сводил глаз с иконки, зажатой в ладони. Видя его угнетенное состояние, Будимир без устали читал свои языческие проповеди. Эти заклинанья тоже были частью его веры, и не будь Севергина, он говорил бы с крохотной звездочкой, которая заглядывала в камеру по ночам или с синим небом за маленьким зарешеченным окошком:
— Встань, пробудись, брат! Мы с тобою — создания Божии. Поэтому вымаливать у Него что-либо, кроме того, что Он уже дал, — недостойно. Бог сотворил чудный мир и божественно прекрасного человека! Мы с тобой хранители Божественного света и высшей чистоты. В наших синих глазах — небо, в наши золотые волосы навек вплетено солнце. Русичи, не сгибайтесь униженно, как рабы, не становитесь на колени! Стойте прямо и гордо. Пойте веселящие душу гимны, танцуйте бодрящие тело танцы, свершайте красочные обряды в воспоминаниях о деяниях ваших героев-предков. Они видели Бога так же ясно, как солнце и звезды! Им не нужны были крещения, упражнения йогов, посты, молитвы, самоистязания, умерщвления плоти и посвящения в «таинства», чтобы осознать свое кровное единство с Богом. Мы русские! С нами Бог!
И Егор невольно расправлял опущенные плечи и с неясной надеждой думал о будущем.
Глава 34
Квиты
Выжать рожь на черниговских пашнях,
Волгу-матку разлить по бутылям,
С питухов барыши загребая…
Даже опытный разведчик может ошибаться, если слишком доверится правилам игры.
Несколько дней Квит был уверен, что подхватил паранойю: спиной и затылком он ощущал неотступную слежку. Прежде чем провалиться в свой короткий, взбаламученный сон, он прятал пистолет с досланным патроном под подушку. Среди ночи он вскакивал, подкрадывался к окну гостиницы и наблюдал из-за занавески тусклую, едва подсвеченную фонарями площадь.
Из-за правого плеча бронзового Ильича смотрела мертвенная магнетическая луна и нервировала чувствительного Квита. Днем, проезжая по городу, он больше смотрел в зеркало заднего вида, чем на дорогу. По пути осторожно оглядывался и «фотографировал» случайных прохожих и, наконец, убедился, что за ним и в самом деле следят. Так терпеливо и нагло ведут себя самые высокооплачиваемые мировые спецслужбы. Эмиссары тайного ордена повсюду следовали за ним на тихих машинах с черными стеклами. Они, как пауки, караулили его в ночных дремотных переулках, затканных лунной пряжей. А по утрам бодро встречали у дверей гостиницы и вели до управы. А однажды вечером он обнаружил в багажнике своего автомобиля осьмушку белого порошка, упакованную в целлофановый пакетик: элегантный привет от «свояков», демонстрирующих свою власть и тайную осведомленность. Квит давно пристрастился к наркотикам, но предпочитал аристократический кокаин, от которого его орлиный профиль уже начал терять свои античные очертания. А если за него взялись спецслужбы или люди из внутреннего надзора, пиши пропало. Из медноклювого орла он быстро превратится в зайца-тумака, с прогорклым мясом и шкурой, не годной даже для стариковских онучей. Доведенный до озверения неназойливой постоянной слежкой, он решил положить конец издевательствам и встретить врагов с открытым забралом. Проехав Сосенцы насквозь, он вышел из машины в тихом безлюдном проулке, заросшем чистотелом и одуванчиками. С горьким прощальным чувством он в последний раз вдохнул воздух свободы и растроганно посмотрел по сторонам. Вдоль дороги паслись козы, на старушечьих окошках цвели герани, в черемуховых палисадах свистели птахи. Стоя на обочине, Квит терпеливо и обреченно ждал, пока из-за поворота выползет тяжелая, приседающая на ухабах колымага.
«Хвост» затормозил метрах в тридцати. Жабры двух черных джипов одновременно встопорщились, и в белую лунную пыль высадились люди в черном.
«Зловещая классика», — привычно съязвил Квит и приготовился к худшему.
— Ну что, корешок, поехали, — устало предложил Квиту старшой, похожий на усталую Смерть.
В машине ему завязали глаза гуттаперчевой повязкой и крепко, но предупредительно поддерживали во время поворотов и торможений.
— Куда едем, командир?