Звезда заводской многотиражки
Шрифт:
Неплохие соседи мне достались. Что-то мне подсказывает, что Анна Аркадьевна не случайно выбрала именно эту комнату. Понятно, что пьют здесь умеренно, не особенно делая из бухла культ. По глоточку вермута из моей фляжки всем хватило, дальше мы пробавлялись чайком, приготовленным по методу Веника в морге — кипятильник в литровой банке.
На меня, разумеется, тоже насели с вопросами. Я рассказал, что буду работать в газете и что завтра утром медосмотр надо пройти. Ужасно хотелось рассказать историю про морг, но я что-то сомневался. Начнут болтать, поползут слухи, и вот я уже не просто какой-то там Иван
Хотя соцсетей здесь нет, так что моментально эта история достоянием общественности не станет. Вряд ли у сплетни в общаге такой же охват, как у какого-нибудь поста в твиттере...
— Так получается, кошелек у тебя украли? — спросил Кирилл Григорьевич, когда я закончил отредактированный немного рассказ своего пробуждения в морге.
— Не помню, я же мертвый был, — засмеялся я.
— Может тебе завтра аванс попросить на заводе? — сказал Шурик. — Его уже выдали, конечно, но в виде исключения... Ты же только устроился.
— А если не дадут, то что ему, с голодухи пухнуть что ли? — Егор задумчиво поскреб затылок, газетная треуголка, про которую он, видимо, забыл, упала на пол. — О, есть идея!
Глава тринадцатая. Ну, здравствуйте, товарищи журналисты!
Егор ухватил меня за рукав и поволок к двери.
— Ты чего удумал, Наполеон? — спросил я.
— Не дрейфь, Ваня, сейчас все будет чики-пуки! — Егор хлопнул меня по плечу. — Не в пустыне живем, поди!
— Эй, только ты про морг сильно-то не распространяйся, — я придержал прущего, как ледокол, Егора, когда понял, что он собирается сделать.
— Да все нормально! — заверил Егор. — Я понял!
Мы спустились на этаж ниже и потопали по бесконечному коридору в сторону мерцающего от света уличного фонаря окна. У одной из дверей он остановился и повернулся ко мне.
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, понял? — он подмигнул. — И тогда если каждый скинется по рублю...
Он без стука завалился в комнату. Когда дверь открылась, то я сначала чуть было не подумал, что там пожар. Накурено было так, что не то, что топор, алебарду можно вешать. Надо же, как все-таки быстро отвыкаешь от прокуренных помещений... А ведь когда курить в помещениях запретили, казалось, что это невозможно, как же так — пить в баре пиво, а курить ходить на улицу? А спустя каких-то пару месяцев входишь во вкус. Одежда не воняет и волосы не покрыты плотным слоем табачного запаха. Но здесь об этом запрете никто еще не знал.
Комната была в точности такая же, как и у нас — просторная и квадратная, с большим окном. Только здесь оно не зияло черным провалом в уличный мрак, а было закрыто синим шерстяным одеялом. Видимо, такой ленивый способ утеплиться от проникающих сквозь щели сквозняков. На тумбочке стоял пузатенький телевизор «Рубин» с выломанной ручкой переключения программ. Не знаю, что там за конструкторский дефект, я, помнится, в детстве работал «пультом дистанционного управления». Какое-то время я азартно щелкал ручкой. Чтобы ее повернуть до щелчка на следующую программу,
На кроватях и стульях сидело, наверное, человек пятнадцать мужиков. Все в очень домашнем виде — треники, майки, тельняшки, рубашки с закатанными рукавами. Телевизор бормотал на пониженной громкости, дикторов новостей было не слышно за горячим спором мужиков.
— ...да Дасаев тянул весь матч, пока Буряк...
— Да-да, весь матч, рассказывай! Сколько там Дасаев тянул? Три минуты? На четвертой Буряк уже гол заколотил!
— Ничего, в марте на Кубке СССР «Спартак» отыграется, вот увидишь!
— Да-да, мечтай, мечтать не вредно!
«Отыграются, — подумал я. — В финале Кубка только армейцам проиграют».
Вслух говорить, ясное дело, не стал. Заядлым болельщиком я никогда не был, но за «Спартак» болел мой отец, и почему-то я отчетливо запомнил, как весь двор следил за этим несчастным Кубком весной 1981 года. Чуть ли не траур был дома в День Победы, когда «Спартак» проиграл ростовскому СКА.
— Земляки! — громогласно произнес Егор, положив на живот руку. И стал еще больше похож на Наполеона. — Это Иван, новый журналист в «Шиннике». Прошу любить и жаловать!
Мужики замолчали и воззрились на меня, сквозь клубы табачного дыма. Вполне дружелюбно так воззрились.
— А ты за кого болеешь, Иван? — спросил один, в тельняшке и с уродливым шрамом от ожога во всю щеку. — За «Спартак» или за киевское «Динамо»?
— Ша! — гаркнул Егор. — Не наседай на парня вот так сразу! У него какая-то борзота в поезде кошелек вытащила со всеми подъемными. А получка еще ого-го когда. Да и что там той получки у молодого-то специалиста? Слезки одни! Давайте поможем парню, а? Скинемся по чуть-чуть, а то зачахнет же от голода парень в наших холодах!
На мое удивление, недовольных просьбой Егора оказалось немного. Один что-то пробурчал и уткнулся в газету, сделав вид, что не слышал. Другой отчетливо сказал что-то вроде «ага, счас, самим мало...» А остальные полезли в карманы треников, а четверо поднялись со своих мест, видимо, обитатели этой комнаты.
Егор снял с головы треуголку и обошел комнату. Зазвенела мелочь, несколько щедрых кинули даже по рублю. Егор выгреб собранную сумму из треуголки и вложил мне в руку.
— Ну вот, Ваня, говорил же, что помереть с голоду не дадим! — он похлопал меня по плечу и водрузил свой головной убор на место.
— За «Спартак» я болею! — сказал я и подмигнул «меченому».
— Вот жук, а! — он захохотал. — Знал бы раньше, не стал бы тебе рубль давать!
Мужики поддержали хохот. Беззлобно так. Я почувствовал, что снова начинаю улыбаться, как дурак. Стало удивительно тепло на душе. То ли грели монеты и бумажки в руке, наличие которых спасало меня от необходимости заморачиваться вопросом денег прямо сейчас. То ли просто атмосфера этой сбитой мужской компании, собравшейся после работы посидеть в клубах табачного дыма и потереть о подробностях футбольного матча почти месячной давности на меня так подействовала.