Шрифт:
ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ
ЗВЕЗДА
(Н. Ф. Драма)
Посвящаю Лене Гурской.
Вилтор был в отчаянии. В том положении, в каком он оказался, даже и оптимист, даже и человек идущий через жизнь со смехом впал бы в отчаяние. За последние несколько часов Вилтор лишился почти всего, что было у него дорогого, а в течении следующего часа должно было исчезнуть и последнее - он неминуемо должен был погибнуть - ему предстояла жуткая смерть - она должна была прийти с неба.
Он стоял то с опущенной головой, то вскидывал ее, оглядывался, не находил ничего утешительного и вновь глядел себе под ноги - в груди клокотала горечь, глаза горели от слез. Безрадостной была окружающей его картина: в двух шагах начиналось озеро кислоты мгновенно разъедающее любую органическую материю. Совершенно недвижимая темно-матовая поверхность была видна метров на тридцать, дальше же медленно-медленно выгибались серые клубы, складывались в причудливые образы - иногда, казалось, что сейчас вот разорвутся, и откроется за ними что-то, но нет - пока они были слишком густы. Это озеро смерти окружали темно-каменистые гряды. И, хотя темный цвет не был единственным бывшим там светом Вилтор видел только темное. Над этими грядами поднималось блекло-оранжевое, мерцающее свечение, которое отражалось на кольцом вздымающихся пылевых облаках. Облака эти занимали незначительную часть небосклона - оставшаяся часть неба была совершенно чистой, однако - ни одной звездочки там не было - абсолютная чернота, такая исполинская что... Что Вилтор как можно реже смотрел на небо - ведь он знал, что именно оттуда должна прийти смерть - он знал, что эта чернота скоро-скоро, всего лишь через пару часов должна поглотить его. Разумом он понимал, что смерть эта должна прийти мгновенно - он даже и почувствовать ничего не успеет, как тело его разлетится на отдельные атомы. Но он испытывал ужас перед этим исполинским - представлялось, что - это чудище, которое поглотит его в свою утробу, и будет он метаться там, среди непредставимых ужасов целую вечность.
Вилтор и сам не заметил, что начал говорить вслух:
– Хоть бы этот пар до берега дошел - разом бы от тела ничего не осталось... Но нет-нет - он даже удаляется, рассеивается. Так что же ты стоишь - сделай два шага - оттолкнись посильнее - прыгни метра на два. Погрузишься с головой - и все. Не успеешь и боли почувствовать. И от этого ужаса избавишься...
Он вновь взглянул а непроницаемо-черное небо, сделал один шаг - там замер. Вот она - темно-матовая, недвижимая смерть. Еще один шаг и... Там уже нельзя будет останавливаться - там будет боль. Поднимающиеся от поверхности мельчайшие частицы начнут разъедать его плоть, выжгут глаза.
– Ну, еще один шаг, и ты вырвешься из этого ада...
Вилтор даже застонал, закрыл глаза, и тут пришли воспоминания об уходящей жизни. Так всегда бывает на пороге смерти - разум пытается ухватится за что-то, в последний раз посмотреть дорогие воспоминанья.
* * *
У Вилтора была Звезда - она зажглась перед ним в двенадцать лет, хотя и прежде он смутно чувствовал ее присутствие. Звезда потоками волшебного света хлынула через его глаза и через уши в сердце, в душу - и он, уже ослепленный, уже парящий в ее сиянии вновь и вновь наслаждался ее светом, благо, что сделать это было совсем не сложно. Звезда имела звучное имя Кэролайн, и уже не важно - было ли это имя ей дано при рождении, или это был только сценический псевдоним - Вилтор услышал, что ее зовут так - и запомнил - сотни, тысячи раз в день, да и в ночи повторял имя своей Звезды.
Кэролайн начала свою карьеру на одной из планет Сириуса. Представьте: переплетенное мертвенно-белыми многомильными молниями небо, в котором сияет непереносимая для глаз (защита с помощью световых фильтров) - звезда Сириус. Ржавая поверхность, которая резко разрывается и бьет на многие мили вверх расплавленными породами. Там что-то клубится, носятся, поедают друг друга некие тени, и от всего этого одна защита - купол. На базе из глубин выкачивают ослепительную, голубую руду - она застывает и превращается в алмазы, необходимые для постройки обшивки и двигателей межзвездных кораблей. Говорят, что когда-то людей заменят роботами, но сами люди этого не хотят здесь у них высокий заработок - там же они некому не нужны, потому что у большинства из них темное прошлое. И среди них росла девочка - одна из многих девочек и мальчиков, которые рождались на этой планете, которые росли не зная ни волшебных солнца, ни дыхания весны, ни всего того, чем прекрасна земная природа. Ничем особенно не приметная девочка - разве что глаза у нее были какие-то необычайно большие, хранящие что-то прекрасное. На нее не обращали никакого внимания, пока она не запела.
О, что же это был за голос! Всем этим людям, грязным, огрубевшим, привыкшим топить свое духовное одиночество, отверженность от родины в выпивке, казалось, будто та самая, уже забытая им весенняя, земная природа пронеслась по их ржавым коридорам. Когда услышали (а она ведь в первый раз пела, и никто ее не учил) - то забывши обо всем, веруя, что свершилось какое-то чудо, бросились, грохоча по этому железу. Едва не раздавили ее своей смрадной толпою, а она стояла перед ними вжавшись в стену - маленькая, худенькая, одетая в простенькое платьице, прижимающая к груди единственную свою куклу. Вот взглянула на них своими удивительными, зовущими к прекрасному глазами, и они взмолились:
– Спой. Спой еще! Пой! Пой!.. Молим тебя - это чудо...
Сначала маленькой Кэролайн было страшно петь перед ними, но, так как, само пение ей понравилось больше чем что-либо, то она вскоре забылась, где находится, и что перед нею кто-то стоит. Она наяву видела свои прекрасные, к сожалению, так быстро после пробуждения разбивающиеся железными стенами сны. Сначала она пела песни, которые слышала когда-то от матери, потом, в поэтическом порыве, ей стали приходить все новые и новые слова...
Теперь уже каждый вечер радовала она этих людей своим голосом, сиянием своих очей. Там был небольшой клуб, где прежде постоянно напивались, ругались, часто дрались - теперь ничего этого не было - теперь, с появлением Кэролайн этот вертеп превратился в храм. Все то, что напоминало о прежней жизни было убрано, все вычищено до блеска. Они входили туда с просветленными лицами, усаживались за столами, но не ели, не пили - разговаривали о прекрасной Кэролайн, и это были возвышенные беседы, в которых не мыслимо было хоть одно грубое слово; многие же просто молчали, с благоговением ожидая, когда появится Она. А Кэролайн никогда не заставляла себя ждать выходила на сцену, все в том же простеньком платьице, которое так шло ей, и начинала петь - они смотрели в ее глаза, слушали голос, и совершенно невероятным казалось, что есть этот жуткий, чуждый Сириус, этот ад. Нет - им казалось, что бытие в теле уже закончилось, что перенеслись они в райские, высшие сферы. Они преобразились - и днем, во время работы, разговоры были только о Кэролайн - дни пролетали как бессмысленные, ненужные виденья, как преддверья встречи с Нею...
Так продолжалось до тех пор, пока не прилетели какие-то люди из компании для установки роботов - штат работников сокращался втрое, и тех, кого сокращали не ругались, нет - они падали на колени, рыдали, молили, чтобы их оставили. Они готовы были работать как рабы - за один паек, лишь бы только видеть, слышать Кэролайн. Сначала люди из компании решили, что на базе наступил массовый психоз вызванный каким-то незамеченным прежде излучением, но когда в тот же вечер они услышали Кэролайн, то поняли. Кто-то просветлел, а у кого-то алчно загорелись глазки. Во всяком случае, один из них записал выступление, и в ту же ночь передал на Землю. На следующее утро на черное посадочное поле спустился нарядный, словно только что с некоего космического бала-маскарада кораблей прилетевший звездолет. Кэролайн и ее отца (мать девочки давно умерла) пригласили на борт, где их встретили люди настолько взлелеянные и солидные, что те попросту и не видели никогда им подобных. На девочку и на отца обрушился поток слов - торжественных и заумных, сводящихся к тому, что девочке нечего прозябать в этой дыре, что ее ждет прекрасное, многомиллионное будущее - в общем, они вскружили голову отцу, ну а девочка была в восторге, что всего лишь через несколько часов она увидит землю. Тут же был подписан и контракт - как в последствии оказалось просто грабительский, но тогда показавшийся отцу верхом благодеяния для них...
Нарядный звездолет взмыл в небо, оставив несчастных колонистов без Звезды. Когда они узнали об этом, то едва не подняли вооруженный бунт, но тут вспомнили очи Кэролайн и опомнились...
Ну а для Кэролайн началась совершенно новая жизнь. Та самая жизнь в которой и узнал ее Вилтор, и еще сотни миллиардов землян, рассеянных по освоенной части галактике. Ее эксплуатировали, как только можно - выжимали все жизненные соки, которые, правда, били из нее беспрерывным, сильным ключом, как и должны были они бить из Звезды. Но ей не давали ни минуты отдыха - минута отдыха - это потерянные деньги, и концерт следовал за концертом, интервью, конференции, торжественные приемы. Кэролайн видела миллионы лиц, кто-то значимый в людском обществе пожимал ей руки беспрерывное мелькание, и не было ни мгновенья, когда она могла бы побыть в одиночестве. Даже и во время недолгих часов ее сна решили снимать фильм "Сияющие грезы Кэролайн" - снимали ее спящую ни одну ночь, чтобы потом смонтировать наиболее красивые мгновенья, подсоединяли и Л-провода, чтобы можно было видеть и ее сны - знали ведь, что это должно отозваться потом головными болями, но нет же - ведь восторженные зрители требовали, ждали, буквально молились на Кэролайн.
Первый же концерт, данный на Земле, был уже не тем, что на Сириусе, хоть и вызвал восторг у всех слышавших его. Земля - эта технократическая шумная, суетливая планета разочаровала ее, прежде именно мечты о земле, как о волшебном царствии питали Кэролайн. Реальность оказалась грубой, и теперь девочка не знала, где в космосе есть такое место, где могла бы она найти свою мечту. Но, все-таки, ее любили как не любили ни одну из певиц прежде она была святой, перед ней благоговели, среди миллиардов ее поклонников нашлось несколько миллионов в ком пробудился поэтический дар, и можете представить, сколько ей было посвящено стихов! Только известных, пришедших ей (среди которых были и стостраничные поэмы) - хватило бы на семь тысячелетий беспрерывного чтения, простых, восторженных текстов приходило еще больше...