Звездный единорог. Пьесы
Шрифт:
По-прежнему барабанный бой.
Его жестокий ждет Титан,Где лес густой непроходим,И он идет к нему один.Руками мощными ТитанРвет божье тело средь осин.Бам, бам, бам.По-прежнему барабанный бой.
О дева чистая, Астрея,Помочь готова ты всегдаТем женам, чтоПо-прежнему барабанный бой.
Грек. Не могу поверить, что греки придумали все это угодничество и унижение, пусть даже бог носит греческое имя. Когда богиня во время битвы явилась к Ахиллу, она не стала взывать к его душе, а сразу схватила его за светлые кудри. Лукреций считает, что боги могут являться смертным и днем и ночью, но они безразличны к участи людей, однако римский ритор несколько преувеличил. Они приходят, если их ждать, и от радости кричат, как летучие мыши, когда человек, который ведет себя как герой, предоставляет им то единственное земное тело, которого они жаждут: ведь он вроде бы подражает их жестам и поступкам. А безразличие богов кажущееся, это не более чем умение владеть собой. Да и человек не совсем в их власти. В душе он свободен. И бережет свою свободу.
Слышится барабанный бой, как будто стук в дверь.
Иудей. Кто-то стучит в дверь, но я не смею открыть, когда на улице такая толпа.
Грек. Не бойся. Толпа уже расходится.
Иудей идет налево в публику.
От великих философов я узнал, что бог может сокрушить человека бедами, отнять у него здоровье и богатство, но человек все равно сохранит свою свободу. Если это Сириец, то он уж точно пришел с вестью, которую человечество запомнит навсегда.
Иудей (из публики). Сириец. С ним творится неладное. Не то он болен, не то пьян. (Помогает Сирийцу дойти до сцены.)
Сириец. Я и вправду, как пьяный. Еле стою на ногах. Случилось неслыханное. Всю дорогу сюда я бежал.
Иудей. Ну же?
Сириец. Надо немедленно рассказать Одиннадцати. Они еще там? Всем надо рассказать.
Иудей. Что случилось? Переведи дух и говори.
Сириец. По пути к гробнице я встретил галилеянок, Марию, мать Иисуса, Марию, мать Иакова, и других женщин. Молодые женщины были бледны от волнения и говорили все разом. Я ничего не понял, но Мария, мать Иакова, сказала, будто ранним утром они пришли в гробницу, а она пустая.
Грек. Вот!
Иудей. Не может быть. Не верю.
Сириец. Возле входа стоял человек, от которого исходило сияние, и он кричал, что Христос восстал из мертвых.
Тихо бьют барабаны и гремят трещотки.
Когда женщины сошли с горы, человек неожиданно оказался рядом с ними, и это был сам Христос. Тут они упали на колени и стали целовать ему ноги. А теперь пустите меня. Я должен рассказать Петру, Иакову и Иоанну.
Иудей (стоя перед занавешанным входом в заднюю комнату). Я не пущу тебя.
Сириец. Ты слышал, что я сказал? Наш учитель восстал из мертвых.
Иудей. Я не позволю беспокоить Одиннадцать из-за женских видений.
Грек. Это не было видение. Они сказали правду, и все же этот человек прав. Его дело охранять. Мы должны сначала убедиться сами, а уж потом сообщать Одиннадцати.
Сириец. Одиннадцать рассудят лучше нас.
Грек. Пусть мы много моложе, но мир знаем лучше, чем они.
Иудей. Если Сириец расскажет им свою историю, они поверят в нее не, больше, чем я, а Петр будет страдать еще сильнее. Я знаю его дольше всех и представляю, что будет. Первым делом он вспомнит, что женщины не предали учителя, ни одна из них не отступилась от него, и видение свидетельствует об их любви и преданности. А потом он вспомнит, что сам предал его и отступился, и ему покажется, будто на него смотрит Иоанн. Петр отвернется и закроет лицо руками.
Грек. Я сказал, что прежде надо убедиться самим, но есть еще одна причина, почему не стоит ничего им говорить. Кто-то другой идет сюда. Я уверен, что у Иисуса никогда не было смертного тела, что он – призрак и может проникать сквозь стены, вот и сюда он проникнет, а потом проникнет в другую комнату и сам будет говорить с апостолами.
Сириец. Он не призрак. Мы заложили вход в гробницу тяжелым камнем, а женщины сказали, будто камень лежал в стороне.
Иудей. Вчера римлян известили, якобы кто-то из наших людей собирается выкрасть тело и повсюду разнести весть о восстании Христа из мертвых, чтобы смыть с нас позор поражения. Возможно, его выкрали этой ночью.
Сириец. Римляне поставили стражу возле гробницы. Но когда женщины пришли, стражники спали. Их усыпил Христос, чтобы они не видели, как он отодвигает камень.
Грек. Рукой без плоти и костей нельзя сдвинуть камень с места.
Сириец. Потому что это противоречит земному знанию? Другой "Арго" устремится к цели, другая Троя будет разграблена.
Грек. Над чем ты смеешься?
Сириец. Что значит земное знание?
Грек. То знание, благодаря которому дорога отсюда до Персии свободна от разбойников, благодаря которому построены прекрасные города, благодаря которому существует современный мир, тогда как варвары остались в прошлом.
Сириец. А если существует такое, что нельзя объяснить, но оно важнее всего остального?
Грек. Ты говоришь так, словно хочешь вернуть варваров обратно.
Сириец. А если существует нечто за пределами земного знания и установленного порядка? Если прямо сейчас знание и порядок преподнесут нам какую-нибудь неожиданность? (Смеется.)
Иудей. Хватит смеяться.
Сириец. А вдруг непостижимое вернется? И опять все пойдет по кругу?
Иудей. Хватит! Сначала он смеялся, глядя в окно на Голгофу, теперь ты смеешься.
Грек. Он тоже дал волю своим чувствам.
Иудей. Хватит, говорю я вам.
Слышны барабаны и трещотки.
Сириец. Я не смеюсь. Это смеются на улице.
Иудей. Нет. Там бьют в барабаны и гремят трещотками.
Сириец. А я думал, они смеются. Ужасно!
Грек (глядя поверх голов публики). Опять идут дионисийцы. Они спрятали статую мертвого бога и вновь кричат, как сумасшедшие: "Бог воскрес! Бог воскрес! "
Музыканты, кричавшие: "Бог воскрес! " – умолкают.