Звездный колокол
Шрифт:
— Клещ, — едва слышно ответила Берта. — Волк, это энцефалит? Да?..
Тот кивнул и опустил голову.
— Я все привезу, — сказал он глухо. — Что сумею достать. Попробую. Но сразу предупреждаю — готовьтесь к худшему. Припадков еще не было?
Роберта отрицательно покачала головой.
— Значит, будут. — Волк потер переносицу. — Потому что предвестники уже есть. Ит, сейчас быстренько пройди по соседним квартирам. Скажи, что у вас дома человек в эпилептическом статусе, попроси, чтобы не шумели — приступ может спровоцировать что угодно. Свет, дверью кто-то
— Что с ним такое? — ледяным голосом спросил Ит.
— Вирус. Он поражает нервную систему. Переносится вот этой дрянью, — Волк оторвал кусок марли и, с минуту повозившись, вытащил… Ита передернуло от омерзения. — Это клещ… к сожалению, вы не вакцинированы. И в пакте отдельным пунктом оговорено то, что полной биозащитой никто из работающих тут пользоваться не имеет права.
— Это случалось раньше? — Ит чувствовал, что внутри словно что-то заледенело.
— С теми, кто приезжал, или с местными? — уточнил дотошный Волк. — Да, неоднократно. И с теми и с другими. Только на моей памяти это четвертый случай… с нашими, если ты понимаешь.
— И…
— Двое умерли. Один остался инвалидом. Ит, повторю: я буду делать все, что в моих силах. Сейчас тебе надо пройти по квартирам, ты понял? Берта, закрой шторы, хорошо, что они плотные. Настольную лампу оставь, только прикрой чем-нибудь, чтобы свет в глаза не бил. Поскольку я буду колоть и пытаться поддержать, я не могу сказать точно, сколько это продлится… и чем кончится, но на быстрый исход в любом случае не рассчитывайте.
Берта сидела, прикрыв глаза и до крови закусив губу. Ит стоял рядом с ней, положив ей руку на плечо, и молчал — все слова куда-то разом пропали.
Вот так?..
Вот так вот, просто… нелепо? Как… как же так…
Этого не могло случиться.
Да Господи, конечно же, этого просто не могло случиться, Волк ошибается, это невозможно!!!
«Почему невозможно? — спросил холодный беспристрастный голос где-то в глубине. — Все возможно. Слишком привыкли к неуязвимости и безнаказанности, а тут, дружок, игра уже другая, верно? Совсем другая игра, в которой возможно все. Даже вот эта маленькая тварь, которая его укусила, потому что умеет кусать так, что он этого не заметил. И ты не заметил, потому что при таких масштабах и при такой глобальности не принято обращать внимание на всякую ползучую мелочь, да?»
Желудок вдруг скрутило, он на секунду задохнулся, борясь с тошнотой.
— Волк, что надо делать? — нужно быть сильным, владеть собой, нужно, черт возьми, бороться. Хотя бы пытаться.
— Пройди по квартирам. Потом я напишу список лекарств, купишь, что сумеешь. До завтра я пробуду у вас, посмотрю динамику. Потом уеду, у меня работа все-таки, уж простите. Объясню, что вам делать, и… Так, вас двое с ним будет? — спросил Волк.
— Да, наверное, — неуверенно ответила Роберта.
— Распределите время. Хорошо бы, конечно, чтобы кто-то третий приехал.
— Я позвоню Киру, может быть, он согласится, — предложила Берта.
— Действительно, позвони, — кивнул Волк. — Гревис свой парень, с ним можно иметь дело, не подведет. Ему все равно сидеть в Москве еще дней десять, так что если согласится побыть на подхвате, хорошо.
— Волк, подожди, — попросил Ит. — Ты можешь объяснить, что будет дальше? Что вообще происходит?
Волк засопел, нахмурился.
— Ну… хорошо. Объясняю. Кратко, времени мало. У него отек мозга, если ты это хотел услышать. Скорее всего, спинной мозг поражен тоже — ноги уже практически парализованы. Восходящий паралич. Тебе сказать, как называется именно эта форма энцефалита и почему я понял, что это она, а не другие, более легкие?
Ит отрицательно покачал головой.
— Вот и правильно. — Волк встал. — Иди предупреди соседей, третий раз тебя прошу!
— Менингиальная форма, — вдруг сказала Ольшанская. — Надо же, помню. Столько лет прошло, а я…
— А ты, мать, еще мне тут истерику устрой. — Волк зло глянул на нее.
— В учебнике было написано, что…
— Твой учебник писался тогда, когда еще не придумали иммуноглобулин. Я сделаю все, что смогу, обещаю. Но врать вам не буду и давать ложную надежду — тоже. Это жизнь. В ней всякое случается. Никто не застрахован…
Кир приехал сразу же, бросив все дела. Хотя Берта и не сказала ему причину, он по ее голосу догадался, что происходит что-то неладное, и решил не задерживаться. Едва переступив порог и увидев заплаканное Бертино лицо, Ита, которого трясло, несмотря на все усилия сдержаться, он понял, что случилась беда — и растерялся. Буквально за минуту он сумел справиться с собой, но…
Но когда его проводили в комнату, и он увидел того, кого последние месяцы в шутку для всех, и всерьез — про себя называл Солнышком, он вдруг почувствовал, что кровь стремительно приливает к лицу, и становится трудно, почти невозможно дышать.
Он сжал кулаки так, что ногти впились в кожу.
Потом он слушал Волка — все так же, не разжимая кулаков.
Потом по просьбе Волка поехал в больницу, забирать лекарства.
Ему было страшно, второй или третий раз за всю жизнь.
Сидя на корме рейсового катера, безучастно глядя на плывущий мимо город и прижимая к груди тяжелую неуклюжую сумку, он вспоминал про свой страх. Когда он был таким, как сейчас? Вот таким, от которого немеют губы, от которого мелко и противно трясется что-то в груди, от которого зябко, как от осеннего дождя?
Первый раз был, когда погибли родители. Да и то, он был как-то слабее, словно бы смазан — ему было слишком мало лет, чтобы полностью осознать происходящее.
Второй раз — когда не стало Мальчика. Когда он сидел на полу, рядом с боксом, и когда вышел врач… у которого лицо было такое же, как сегодня у Волка. Агрессия, составляющие которой — беспомощность и вина за эту беспомощность. Я виноват, я виноват перед тобой, но ты можешь понять, что я ничего, совсем ничего не смог сделать; я старался, но не смог, я не всесилен, и я не прошу прощения у тебя, потому что мне нет повода его просить, но я все равно виноват, хотя и не виноват вовсе.