Звёздный Спас
Шрифт:
Глава 23
Серебристое марево, скрывавшее Кешу и Фиву, уже давно рассеялось, а они всё стояли, обнявшись, не слыша и не видя ничего, кроме друг друга. Уверенные, что окажутся на Кешиной квартире, они весьма удивились, когда поняли, что находятся под огромным едва ли не тысячелетним деревом. Дерево имело настолько густую и обширную крону и настолько гармонично вершило пологий куполообразный холм (у основания лесистый, омываемый родниками), что казалось главной, как бы парадной частью пейзажа. Невольно представлялось, что корни его здесь, а ветви, крона
– Кеша, как хорошо вокруг! Я никогда здесь не была, а мне кажется – была. Там, внизу (она показала на лес, окружающий холм), к каждому дереву подбегают питающие ручейки, и солнце, на водной глади палящее, яркое, на самом деле, наверное, светит всему и вся с одинаковой приятностью. Ведь всё здесь сообщается и служит гармонии!
– Я тоже никогда здесь не был, а кажется, что был. Наверное, это и есть наше понимание райского места, которое мы с детства носим в своей душе!
– Да, конечно, какой ты молодец, мы – в раю! Я не хочу быть восторженной дурой, но давай побежим в этот лес, влеки меня в эти цветы и папоротники, в эти кущи.
– Но одежды? – воскликнул Кеша.
– Мы оставим их под вечным деревом, и, словно Адам и Ева, не будем думать ни о чём!
Они обнажились, и их одежды, словно тени крыл, упали под дерево. А каждый цветок и каждая явившаяся былинка наклонились и перелились в светоносное пространство перстня, в котором и Фива, и Кеша уже и сами пребывали радужными потоками небесных волн.
Потоки скользили друг над другом и над землёй. Это было движение света, подобное дыханию. Всё сливалось и переливалось, и уже не надо было бежать к цветам и папоротникам. Стало возможным соприкасаться с ними посредством зрения. Они входили в них, как входят в своё запсихологизированное пространство. Они становились частью лилий и частью порхающих пташек, ликующих в сонме ветвей. Зрение было неконкретным, но охватывало всё и во всех направлениях.
– Господи! – воскликнула Фива. – Я не знала и не догадывалась, что такое счастье! А счастье – это когда сбываешься и в слове, и в цветке, и в самом счастье.
– И я не знал. И тоже не догадывался. Но теперь знаю, очень хорошо знаю, что счастье – когда всё и всюду – ты. Без тебя – меня нет.
Переполненный чувствами, которым не находилось слов, Кеша прошептал:
– Всегда, буду, хочу !
И существо Фивы отозвалось, радостно сжалось и пролилось восторгом – она почувствовала, что слова эти он извлёк из её сердца. И хотя понимала, что здесь никакие слова уже не нужны, что чувства постигаются чувством, сами собой открылись слова.
Голос возлюбленного моего! Вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.
Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.
И она увидела своего возлюбленного, своего Кешу – светом искрящимся, светом светящимся, подобно перу жар-птицы. И видела его похожим на серну и на молодого оленя. Он скакал по горам и прыгал по холмам. И сердце её трепетно билось, когда он стоял за стеною и заглядывал в окно и мелькал
– Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;
Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;
Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди !
И он увидел её, Фиву свою, синим сапфиром мерцающую, индевью искр брезжащую. Он увидел землю цветов, а над нею радугу. Он увидел и услышал голос горлицы.
Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.
Сколько это длилось – неведомо. Любовь всегда в настоящем. Не имея границ, она забегает и в прошлое, и в будущее. Она вся здесь, сейчас. Она никогда не кончается.
Кеша и Фива проснулись разом. Они проснулись в Кешиной квартире. Внезапный радостный импульс разбудил их.
Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.
Радуясь близости, Кеша привлёк Фиву.
Живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями;
Два сосца твои – как два козленка, двойни серны …
Кеша и Фива, как два встречных потока, соединились и, втягивая друг друга, замедлили свой бег. Их дыхание стало общим.
– Кеша, – спросила Фива, – где наши одежды?
Она вышла из ванной, облачённая в простыню, словно в сари. Влажная и прилипшая к бёдрам ткань не скрывала наготы, а лишь подчёркивала гармоничную точёность тела.
– Фива, ты прекрасна! – прошептал Кеша. – А одежды? Они там.
– Под вечным деревом, – уточнила Фива и приложила руку к его устам. – Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.
Но он не уклонил, и они вновь, как два потока, овладели друг другом.
Между тем, не услышав скрипа шагов на лестнице и под окнами, девчата переполошились. Выбежали на лестницу, во двор. Заставили ухажёров искать, как они говорили, «помолвленных» между поленницами, даже за калитку выглянули. Им казалось, что Фива и Кеша разыгрывают их и прячутся где-то рядом.
Когда же выяснилось, что их нигде нет, вернулись в квартиру и опять прошлись по комнатам.
– Странно, очень странно они повели себя, особенно Фифочка, – то и дело повторяла Агриппина Лобзикова. – Надо же, испарились!
– А ты бы не испарилась, если бы имела такую возможность? – с обычной прямотой спросила Ксения Баклажкина.
– Ну, ты, знаешь, говори, да не заговаривайся, – неожиданно резко одёрнула подругу Агриппина Лобзикова.
Дионис принял слова Ксении Баклажкиной на свой счёт. Стал оправдываться, мол, пусть Сатир подтвердит – они бы уже давно пригласили подруг в гости, но, к сожалению, живут в общежитии «глухонемых», то есть в общежитии СОИС, а у них вход только по пропускам.