Звёздный Спас
Шрифт:
– Кто они? – спросил он.
– Человеческие подобия, – ответил мужчина.
– То есть они – не совсем люди?
– Да, они самопроизводящиеся подобия людей.
– Не понял.
– Это трудно понять, потому что здесь не материальный мир предметов, а мир энергий, кстати, вполне материальных. Эти подобия в какой-то степени можно сравнить с компьютерными копиями, которые компьютер создаёт по своему усмотрению.
– И кто же этот Компьютер?
– Земля. Внутриатомный эфир. Всепроникающая энергия космоса, которая создаёт и перемещает светила и галактики.
– Точнее сказать – Богом, мыслящим телом Бога.
– Да, так точнее, – согласился мужчина.
– А мне (своей отрешённостью) они напомнили самоубийц из клуба «Сталкер». И ещё – их заправилу.
Женщина остановилась и, повернувшись, многозначительно переглянулась с мужчиной. И сразу мальчик с серьёзностью много повидавшего старичка сказал:
– Вы вспомнили Бэмсика, пэ-пэ-зэ, плоть падшего змея. Он тоже индиго. Но он – духовный вампир. А его пращуры – монстры, уничтожившие материнскую планету Неборо́беН. Все его опыты (по отделению духа от оболочки тела) преследуют одну цель – овладение божественной силой. Он жаждет беспрекословной власти и ещё доставит всем кучу хлопот, – явно с чужого голоса сказал мальчик.
И Иннокентию вдруг открылась вся подноготная суть Бэмсика, не только изощрённо обирающего экзотерические общества, но и внушающего всем духовно слабым людям неизбежный и мучительный Конец света.
– Вот, пожалуйста!
Женщина наклонилась над белым цветком-колокольчиком и ласково приблизила его к лицу. И вновь Иннокентий испытал ни с чем не сравнимое волнение.
На безымянном пальце правой руки он увидел необыкновенной синевы перстень, который вспыхивал с такой силой, что казалось, из него выплёскивается синее пламя. Но не это взволновало.
Перстень на его руке и перстень на руке женщины были идентичны. Кажется, они даже мерцали синхронно. Мелькнула мысль сопоставить перстни. Но сопоставить не удалось. Они услышали железный шум ветра, ворвавшегося в лесок. Предметы вокруг и сам холм стали мелко-мелко вибрировать, набирая немыслимое ускорение. Иннокентий услышал оклик мужчины, требующего немедленно закрыть глаза.
Это не шум ветра, это шум так называемой допотопной электрички, возвращающейся в наше время , догадался Иннокентий и закрыл глаза. Он нисколько не сомневался, что через мгновение окажется в том же вагоне той же электрички, в какой выехал из дому в Москву.
Глава 21
Вечеринка была в разгаре, а Кеши всё не было. Фива добровольно взяла на себя обязанности хозяйки, и ей приходилось то и дело бегать на кухню, чтобы за столом никто ни в чём не нуждался. Ей это было в удовольствие потому, что давало возможность отлучаться от компании и минуту-другую оставаться наедине со своими мыслями. А мысли были о Кеше, о внезапной встрече с ним, настолько фантастической и странной, что она старалась не думать о ней. Более того, все эти обязанности хозяйки она взвалила на себя как раз потому, что хотела этими обязанностями
Конечно, Фива ощущала противоречивость чувств. Ведь поначалу она радовалась тому, что подруги со своими ухажёрами в сборе и только её Кеши не было. Да-да, её радовало его отсутствие, оно доказывало, что никакой фантастической встречи не было и она лишь плод разгорячённого воображения. Даже когда дантист, поглядывая на запотевшие бутылки, многозначительно изрёк афоризм:
– А может, мальчика-то и не было?
И Ксения Баклажкина в ответ бесцеремонно отрезала:
– Значит, она меня надула!
И под общий смех командирски зычно призвала начинать гулянку. Фива наравне со всеми смеялась, испытывая необъяснимое облегчение.
Впрочем, необъяснимость была вполне объяснимой. Непредсказуемое будущее страшило. А ей хотелось обыкновенного, как у подруг, счастья, и отсутствие Кеши как бы давало на него надежду. Надежду на счастье сейчас, на счастье как у всех.
А между тем время шло, и, забегая на кухню, чтобы в очередной раз ополоснуть тарелки и подать, она услышала игриво-кокетливый голос Агриппины, упрашивающей дантиста не забывать, где они находятся.
– А я и не забываю, – пьяно растягивая слова, возразил дантист. – Правда, Сатурн?
– Правда, Юпитер, – с трудом выговаривая слова, отозвался Кислородный Баллон.
– О боги! – вмешалась Ксения. – Один бык, а другой козёл.
Послышался впечатляющий «ляск» по рукам и так называемый заразительный смех – гу-гу-гу!
Минуту назад, кажется, и Фива была бы не прочь посмеяться вместе со всеми. Но пьяное мычание дантиста почему-то вдруг напомнило одну из домашних сцен с отцом.
Он сидел за кухонным столом напротив матери и требовал, чтобы она принесла припрятанный самогон.
– Я на пилораме такой же, как все, понимаешь, как все, – повышал голос отец, считая, что подобие со всеми даёт ему неоспоримое право на выпивку.
Пьяная настырность отца пугала малолетних сестрёнок, они сбились в углу вокруг Фивы и тихо похныкивали, готовые разреветься.
– Нет, ты не такой, как все, – убеждённо сказала мать и, ойкнув, прикрыла рот рукой.
– Это почему же? – внезапно отрезвев, вполголоса спросил отец, но с такой силой, что матушка, всхлипнув, стала просить прощения неизвестно за что, готовая сейчас же принести треклятый самогон.
Но отец отказался – он знал, почему она так сказала. У всех пилорамщиков руки с выщербленными пальцами, а у него, как у младенца, все целёхонькие. Но ничего!
Он встал из-за стола. Матушка кинулась к нему.
– Феодосушка, прости Христа ради!
Но он опять усадил её на стул и, чуть-чуть пошатываясь, прошёл в спальню.
Матушка сидела за столом, словно окаменев, пока плачущие сестрёнки не растолкали её. А ещё через несколько дней отец попал в больницу. Циркуляркой ему снесло два пальца на левой руке.