Звёздный Спас
Шрифт:
На деревянной лавке, чуть-чуть постукивая от колебаний вагона, лежала фляжка ректификата или так называемой живой воды. А рядом, на пакетике с диском, лежал изящный сапфировый перстень .
Глава 19
Фива, обычно не реагирующая на остроты Ксении Баклажкиной, не принимающая их близко к сердцу, на этот раз демонстративно повернулась к стене, неуклюже натянула на себя одеяло.
– Ты
Вначале Фива съёжилась от грубости и глупости. А потом её стало колотить от внутреннего смеха. Она поняла, как рождаются Ксенины шутки. Первая фраза у неё – результат бестолкового мышления такой же, как она сама, провинциалки, начитавшейся глянцевых журналов. А вот вторым заходом, после некоторого осмысления ситуации, она уже шутит, так сказать, осознанно. Обещание искать бойфренда вписывалось во второй заход, потому, наверное, и рассмешило Фиву до коликов.
– С тобой всё в порядке? – поинтересовалась Ксения.
– Всё, даже больше, – кутаясь в одеяло, Фива продолжала заходиться в смехе.
– Нет, не всё, – возразила Ксения и, присев на кровать, резким рывком сдёрнула одеяло.
Нет, Фива не взвизгнула и не скукожилась в постели. Напротив, подняла руку навстречу Ксении и открылась упругой грудью, вынырнувшей из толщи текучих белокурых волос. Да ещё глаза её, потемнев, полыхнули синью и блеском голубых белков. Вскочившая Ксения охнула и выронила одеяло. Фива, слегка вытянувшись, запустила руку под кровать и, нащупав пеньюар, накрылась им – словно ушла под волну.
– Ничего себе! – простонала Ксения. – Да ты же свет-красавица, принцесса! А я и не знала, что такие… бывают!
Она бросилась в умывальную к зеркалу, но в дверях вдруг остановилась.
– Да я теперь боюсь на себя смотреть. Это Агриша у нас смельчак, в себя, Квазимоду, влюблена без памяти.
Теперь они вместе залились весёлым смехом. При этом Ксения не переставала сожалеть, что Фива не имеет парня.
Такое добро пропадает, и, что интересно, удивлялась она, ни Агришин дантист, ни её Кислородный Баллон ни разу не заинтересовались Фивой, не обратили на неё никакого внимания. Она сама как бы впервые увидела её – нет-нет, они с Агриппиной будут искать для неё бойфренда.
Ксения вдруг резко умолкла, словно налетела на невидимую стену, и, обнажив руку по локоть, поднесла её к Фивиным глазам.
– Смотри, девонька, на эти вздыбившиеся волосики, – переходя на шёпот, сказала Ксения. – Я вдруг подумала, что ты – колдунья. Умеешь глаза отводить – волосики-то от страха и встопорщились.
– Ты что, совсем уже?! – надевая пеньюар, сказала Фива и, стараясь не выдать внезапного волнения (ей показалось, что Ксения догадалась про её Иннокентия), прошла в умывальную комнату.
– Да, я совсем уже, – заканючила Ксения. – Ты сама рассказывала про
– Ах ты вот о чём!
Фиву охватила безудержная радость.
– Прошу посредников не беспокоиться, у меня есть парень.
Она засмеялась, и от её глаз вновь полыхнуло голубым сиянием.
– А хороша-то, хороша! – восторгнулась Ксения и, словно бравый молодец, подкрутила воображаемые усы. – Смотри, Фива, смотри!
Ксения вновь указывала взглядом на свой оголённый локоть.
– Ну-ну, что на этот раз напугало? – всё ещё смеясь, спросила Фива.
– Хахаль, хахаль твой напугал.
– То есть? – посерьёзнела Фива.
Ей опять показалось, что Ксения каким-то образом догадывается о Кеше.
– Я вдруг подумала – если твой, объявившись, превратил тебя из гадкого утёнка в прекрасную лебедь, то, может, и меня превратит?
– А ты-то здесь при чём?! – внезапно даже для себя рассердилась Фива.
– При том, что и я хочу быть прекрасной лебе́дью.
Худая и мосластая, она, подпрыгнув, замахала руками, подражая знаменитой приме-балерине. И это было весьма смешно, но не рассмешило Фиву. Она внутренне подобралась, как бы готовясь к прыжку.
– Ну и будь ле-бе́дью, но при чём тут мой?!
Споткнувшись на слове «лебе́дью», Фива должна была хотя бы улыбнуться, но она не улыбнулась.
– Да ни при чём. Просто я представила: что мой хахаль увлечёт меня так же, как тебя твой. И, знаешь, мороз по коже. Я, как и ты, стану прекрасной птицей, гу-гу-гу.
Ксения, опять подпрыгнув, замахала руками-крыльями подобно приме-балерине. И вдруг замерла.
– Или ты думаешь, что мой Кислородный Баллон может сделать меня только прекрасной бе́дью?
Они хохотали до слёз. Это был какой-то приступ смеха. И всякий раз, когда смех иссякал, кончался, стоило кому-либо из них сказать «бе́дью», как безудержный смех начинался снова.
Этим смехом они как бы породнились, стали ближе. Ксения выложила Фиве, что созванивалась со своим Кислородным Баллоном и договорилась, что сегодня он подменится и сразу после обеда (в час дня) зайдёт за нею – они сходят куда-нибудь в кино. Всё это было известно Фиве, потому что открылось как некое телепатическое действо, в чём-то схожее с их единением в общем смехе. А потому усвоенное как нечто само собою разумеющееся.
– Ксюш, – сказала Фива и невольно сделала паузу.
До этого она не допускала столь дружеского обращения ни к Агриппине, ни тем более к Ксении, хотя и более искренней, но более грубой.
– Да-да, Ксюш, – повторила она, как бы утверждаясь в правильности избранного тона. – Не понимаю – хахаль, хахаль, или даже Кислородный Баллон. У твоего парня что, нет нормального имени?
– Нормального нет, гу-гу-гу! – отозвалась Ксения.
– А ненормальное что, хуже, чем Кислородный Баллон?