Звездолет «Иосиф Сталин»
Шрифт:
– Мне некогда разбираться с устройством станции и нас сильно выручил бы человек, который взял бы на себя труд объяснить, что тут к чему.
– И что после? – спросил Федосей. Профессор отчего-то по-немецки, откинул палец от сжатой в кулак ладони.
– Во-первых, жизнь.
Деготь поднял бровь. Федосей оценил. Получилось это у товарища хорошо. Вроде бы агент Коминтерна удивился такому несерьёзному предложению. Профессор не захотел увидеть изломанной брови и продолжил, играя пальцами.
– Во-вторых, участие
Он голосом выделил это слово «раньше» уже зачислив их в команду.
– А если нет? – остановил его Федосей. – Заставите?
Профессор отрицательно мотнул головой и от этого движения стал медленно поворачиваться.
– Нет. Рабы мне не нужны. Мне нужны союзники… Если вы откажитесь, то пользы от вас мне не будет никакой. Зачем мне тратить на вас ресурсы? Оставлю вас где-нибудь, отключу воздух – и живите, как знаете и сколько хотите…
Деготь до сих пор молчавший, с интересом спросил.
– А чего вы хотите-то? Чего добиваетесь, Ульрих Федорович?
Господин Кравченко поморщился, успел уже отвыкнуть от похабного заграничного имени, ну уж ладно… На такой вопрос нельзя было не ответить.
– Величия России! Хочу, чтоб Великая Российская Империя встала во главе всего цивилизованного мира и…
Офицеры медленно дрейфовали, не сводя глаз с арестованных, а их руководитель говорил о самодержавии и о границах 14-го года, о Манчжурии и Дарданеллах…
Федосей слушал и не верил ушам. Слушать такое после тринадцати лет Советской власти? Бред! Бред, да и только!
– А мне это нравится, – неожиданно прервал его Деготь, заметив, как меняется лицо Федосея. – Слушай, а почему бы и нет?
В глазах агента Коминтерна горели знакомые Федосею огоньки азарта. Малюков внутренне подобрался. Что-то подступало, что-то близилось.
– Потому что это – враг! – ответил чекист. Он говорил так, как говорил бы на партийном собрании, глядя профессору в глаза.
Коминтерновец, кивнул.
– Верно. Враг. Только он не только нам враг… Ты его программу оценил? Понял?
– Величие России? Я – пролетарский интернационалист. Мне не Россия важна, а власть пролетариата в ней.
Деготь расстроено покачал головой. Тот офицер, что не расставался с наганом, направил его на Федосея и спросил у профессора:
– Может быть, я облегчу господину чекисту выбор? Вам ведь и одного большевичка хватит?
– Подождите князь…
Дёготь прижал руку к сердцу.
– Позвольте, нам профессор подумать… Вы правы в том, что мы хоть и враги, но жизнь такая хитрая штука…
Он сунул руку за обшлаг куртки. Ближайший офицер непроизвольно дернулся, но Деготь с самой плебейской ухмылкой извлек оттуда свою фляжку и отхлебнул. Отхлебнул неловко и по кабине полетели капли янтарного цвета.
– Почему не отобрали? – резко спросил он, глядя на пленника.
– Потому что не нашли, – ухмыльнулся Деготь. Он немного переигрывал, но это видел только Федосей.
Оказавшиеся на орбите осколки Российской Империи считали их быдлом и не чувствовали иронии.
Давая волю созданному образу, Деготь рукавом проехал по губам и обратным движением метнул флягу в полуразобранный рубильник.
Князь, глядевший на коммуниста, уловил изменение выражения глаз и вскинул руку с револьвером… Попытался вскинуть…
Федосей, ждавший этого момента, оттолкнулся от стены, ударил его по руке и обе пули без визгливого рикошета ударили в паровозное железо. Каюта сразу же наполнилась жизнью.
– Бей!
– Лови!
– Не стрелять!
Федосей узнал только последний возглас профессора. Отдача завертела и его и князя, но чекист сориентировался и ухватился за стену. У него все-таки был больший опыт пребывания в невесомости, чем у беляка. Остановив вращение, он окинул взглядом рубку. Все шло как и предвидел Деготь и даже лучше. Выстрел пробил внутреннюю стену станции и оттуда двумя потоками лился тончайший, перетертый до состояния пыли пепел, превращая атмосферу рубки в подобие Лондонского смога. Но не это было главным. Фляга Дегтя замкнула контакты рубильника, и где-то в конце коридора в этот момент начали раздвигаться ворота стояночного ангара.
Белогвардейцы еще не поняли, что произошло. Они только сообразили, что большевики пошли в побег. Чья-то тень, почти неразличимая в сгустившейся мути, метнулась к рубильнику, но в азарте исправления ошибок офицер коснулся приварившейся к контактам фляги голой рукой.
Электрический треск, голубоватый разряд, короткий крик.
– На корабль!
Оттолкнувшись ногой от потолка, Федосей закрыл глаза и пробив пылевое облако, маленькой ракетой вылетел в коридор. Позади слышалась ругань, распухала черно-серая темнота и гремел надсадный кашель.
– Деготь! – крикнул Федосей. – Деготь! Десять секунд! Девять!
Стена пепла перед Федосеем дрогнула и, словно до предела натянутый кусок материи и поползла в коридор, словно расползающаяся в воде осьминожья клякса. Сквозь раздвигающиеся створки ангара и щель в шлюзе воздух утекал со станции в великую пустоту и пепел рвался составить ему компанию.
– Восемь!
Из рубки держать руками за лицо выплыл беляк, но Федосей безжалостно втолкнул его обратно.
– Семь!
Вторым оттуда выплыл Деготь. Товарищ кашлял и тер глаза. Не теряя времени, Федосей подхватил его и, обгоняя поток пепла, устремился вперед по коридору.