Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
Это он боится. Плавать не умеет, вот и врет про воду.
— Давай лучше на Кирпичный, — тут же сказал Дюшка. — Там тепло…
— Там тепло, пиявки и бычьи цепни, — возразил я. — В этих бочагах какой только заразы не водится, холера — и то есть, наверное. Лучше на реку. На пятые пески.
Дюшка поморщился.
— Там мелко, — напомнил я. — И заводь рядом.
— Вот в заводи как раз и пиявки…
На крыльцо вышла мама с веником и совком, вытряхнула из совка песок, посмотрела на нас с Дюшкой с сожалением.
— Опять ружья мастерите? — спросила
— Все делают… — пожал я плечами.
— В «Юном технике», между прочим, напечатали схему боевого арбалета, — заявил Дюшка.
— То есть вы теперь боевые арбалеты будете строить?
— А что такого? — Дюшка пропустил ножик между пальцами, перекинул из руки в руку. — Вот когда весной Коршунов спас близнецов от волков, ему все спасибо говорили. А он, между прочим, двустволку у отца стянул, и лет ему всего пятнадцать.
— В пятнадцать лет Гайдар командовал полком, — заметил я.
— Веников бы лучше сходили наломали, — сказала на это мама. — Береза как раз чистая.
— За березой сейчас нельзя, — немедленно возразил Дюшка. — Позавчера отец пошел наломать — двух клещей с головы снял. С горошину каждый.
— В газете писали, энцефалит бушует, — напомнил я.
— Тогда в магазин, — вздохнула мама. — Купи масла. В Городок иди, там масло лучше.
— В Городок? — покривился я. — Там же…
— В пятнадцать лет Гайдар командовал полком, — сказала мама.
Мама принесла с веранды сумку из разноцветной лески, зеленую стеклянную бутылку и два бумажных рубля. Я отправился за маслом. Дюшка потащился за мной. Домой ему возвращаться не хотелось, дома был старший брат, осенью его забирали в армию, а пока он работал обходчиком на железке и от этого злился. И мелкий брат Петр и обязанность с ним возиться, или полоть заставят, это еще хуже братьев вместе взятых.
Идти пришлось в Военный городок, там масло всегда с осадком, а мама считает, что в осадке самые витамины. Я вообще-то по магазинам ходить люблю, потому что у нас в семье правило — с каждой сдачи я десять копеек могу себе забрать, так что если повезет, то в месяц можно накопить рубля полтора.
На мопед коплю. Уже двадцать четыре рубля. Скоро накоплю.
Тащились в Военный городок долго, целый час, наверное. Можно и на великах было, но рисковать не хотелось, городочные пацаны борзые слишком, у них там секция, и они все самбисты. Не спешили. Попили воды из колодца на углу Коммунарской — там вода минеральная. Два круга по стадиону сделали, там как раз новую дорожку положили и ворота поставили. За стадионом собаку на днях машиной сбило, дохлая, немного посмотрели, хотя уже и не по возрасту было. А Дюшка еще врал, что это настоящий дог. Зашли в «Хозтовары», поглядели на «Яву». Стоит три месяца, никто не покупает, только смотрят. Мы тоже смотрим. Купят скоро, как в городе узнают, что у нас тут «Ява» стоит, приедут и заберут.
От «Хозтоваров» до Городка за пять минут добрались, городочников не встретили. В продуктовом магазине по поводу полудня было безлюдно, одни мухи жужжали под потолком, невкусно пахло рыбой, и вкусно — черным хлебом. За прилавком дремали две знакомые продавщицы, я передал им бутылку, и молодая отправилась на склад, чтобы набрать масла со дна бочки.
— Давай хлеба купим, — предложил Дюшка. — Есть хочется.
Я промолчал. Ему всегда хочется есть, мама говорит, что его дома не кормят. Дюшкина мать — завуч и вся в школьных проблемах, а сейчас вообще в лагерь уехала. А папаня лишь рыбу солить умеет.
— Давай полбуханки возьмем. — Дюшка прогудел животом. — Маслом помажем и съедим…
— Соли нет, — сказал я. — Без соли невкусно.
Мне стало жаль десяти копеек, если честно. Потому что у меня план, эти десять копеек должны быть вложены в мопед, а не в прожорливого Дюшку. Ему хоть десять буханок скорми, он и спасибо не скажет.
— Можно и без соли. — Дюшка поглядел на меня как на предателя.
Я решил оставаться твердым.
— А я в пятницу пятьдесят копеек юбилейные нашел, — сообщил Дюшка.
— Поздравляю, — сказал я.
Я еще хотел сказать, что врет он про пятьдесят копеек, он каждую неделю про эти пятьдесят копеек рассказывает, но никто их никогда не видел. Хотел сказать, но тут в магазин вошла девушка.
Очень странная девушка.
Я это сразу заметил.
Она была…
Почему-то в свитере. В красном. То есть в бордовом свитере. В жару. Рукава оттянуты и закатаны чуть выше запястий.
Она вошла, и дальше я смотрел только на нее.
Девушка приблизилась к прилавку и стала изучать товары. Она смотрела на хлеб, разложенный на поддонах. На ломанные кубиками ириски, на помадку в толстых зеленых вазочках. На чай в пакетиках, на круглую карамель, на уксус в треугольных склянках, на ломанный неровными кусками сахар, просыпавшийся из мешка. На рыбные консервы, составленные в замысловатые пирамиды, на яблочный и томатный сок в трехлитровых банках. Она смотрела на все это…
Восхищенно.
Смотрела и смотрела, и это вызвало раздражение у старшей продавщицы, кажется, ее звали Лидия, она у нашей бабушки носки из собачьей шерсти покупала.
— Что брать-то будешь? — спросила Лидия.
Девушка вздрогнула, точно выпала из сна.
— Покупать будем? — снова спросила Лидия.
— Да, — ответила девушка. — Покупать будем…
Голос у нее тоже оказался чужой. Вот когда из Москвы наезжают, то все так говорят. А может, и на самом деле из Москвы. Приехала к бабушке, у нас тут много приезжает к бабушкам, летом полгорода незнакомых.
Хотя нет, не из Москвы. Свитер с дырками, штаны мешком, а на ногах так вовсе кирзачи, обрезанные вполголенища. Даже у нас ни одна девчонка кирзачи не наденет, что уж про Москву говорить.
— Пачку сигарет, — попросила девушка.
— Что?
— Пачку сигарет, пожалуйста.
— «Шипка» и «Рейс», — ответила продавщица. — Остальное папиросы.
— Мне сигареты, — сказала девушка настойчиво. — Пачку сигарет.
Продавщица Лидия хмыкнула.
— Так ты сама, что ли, куришь? — спросила она с усмешкой.