Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— С чего ты решил, что он брат?
— Так похожи.
И действительно. Я пригляделся и увидел, что они действительно похожи, Дюшка все-таки приметливый. Все жадины приметливые, вечно глядят, чего замышить. И камни метко кидает. А стреляет плохо, слишком торопливый, ну и раздерганный, само собой.
Пацан тем временем доел рыбу и приступил к хлебу — оторвал от буханки половину и принялся откусывать и жевать.
Дюшка тут же забурчал животом и вздохнул:
— Говорил, надо тоже купить…
Да, интересно все это. Черный хлеб, без соли, без масла, без чая, всухомятку. Совсем туристы. Проголодались, вот и объедаются теперь. На молокозавод бы зашли, там сливки всегда продаются, денег-то полно, купили бы сливок…
Пацан набил за щеки хлеба и теперь медленно и устало жевал, помогая руками, надавливая ими на щеки с двух сторон сразу. Буханку отложил рядом, на бревно. Девчонка тоже утомилась и хлеб уже не ела, просто сидела, морщилась от солнца и зевала. Свитер на ней болтался, явно с чужого плеча, как и куртка на пацане.
Я сам едва не раззевался. От жары, от солнца, от бликов на воде, от ветра, который растерял к полудню свою свежесть и стал походить на прозрачный пар, солнечный удар получить не хватало, и самолет высоко-высоко, он каждый тут полдень.
— Давай под мост залезем, — предложил Дюшка. — Там не так жарко…
— Давай лучше домой, — в ответ предложил я. — Масло надо занести.
— А психи? — с разочарованием поинтересовался Дюшка. — Мы же хотели за психами понаблюдать…
— Я не хотел.
Да и вообще подсматривать за людьми некрасиво. Нет, мы вроде и не подсматривали, стояли себе на мосту, воздухом дышали, а психи сами в поле зрения попали. Но все равно нехорошо. Мы же не на реку смотрели, а именно на них. Разглядывали, обсуждали. Некрасиво.
— Брось. — Дюшка сощурился. — Что дома делать? А тут психи. Ты когда-нибудь настоящих видел?
— У меня соседи психи, — сказал я. — Они помидоры зелеными едят.
На самом деле едят. Чупровы. Помидоров у них много, пол-огорода, так они никогда не дожидаются, пока те начнут желтеть, прямо с куста зелеными и едят. Сядут вокруг — и едят, едят, соком обливаются, смотреть противно, а им ничего.
— Это не считается, — возразил Дюшка. — Мало ли кто зеленые помидоры ест?
— Они их без соли едят.
— Ну и что? Вот ко мне братан из Перми приезжал, он вермишель с сахаром ест. И ничего, не псих. А эти-то психи, сразу же видно. Кто же консервы с черным хлебом ест, изжога потом замучает…
Вдруг пацан ойкнул, подпрыгнул и хлопнул себя по шее. Оса, наверное, или слепень. Или шершень — слишком высоко он подпрыгнул, как от шершня, шершень так куснет, что неделю потом шишка. Так вот, парень ойкнул, подпрыгнул и столкнул полбуханки в реку. Течение ее подхватило и стало выносить к середине.
Пацан тут же соскочил с бревна и вступил в реку, прямо в куртке, не раздеваясь.
Соть речка довольно глубокая, особенно за Липовкой если, да и под железнодорожным мостом сомы водятся, по слухам, чуть ли не в человеческий рост. Но здесь, у деревянного моста, она разливается широко и глубина получается небольшая. Хотя пацану этого вполне хватило.
Он шагнул, и тут же провалился с головой, всплыл и уцепился за куст, торчащий над берегом. Засмеялся.
А сестра его… Она тоже шагнула в воду, тоже с головой. Но не всплыла. Ухнула и все, нету, бульк — и тот несильный получился.
— Ничего себе… — прошептал Дюшка. — Утонула…
При мне еще никто не тонул. Хотя в нашем городе то и дело кто-то тонет, но это обычно за дамбой, там глубоко, а мы туда купаться не ходим. А на нашей части реки утонуть трудно, нужно нарочно стараться.
А девчонка, кажется, старалась. Как булькнула у берега, так и не всплыла, наверное, на топляк головой наткнулась. Топляков в реке хватает, сплав же, многие о топляк стукаются и ноги ломают.
Надо было спасать эту дурочку пока не поздно.
Я побежал по мосту к берегу, по пути прикидывая, что делать. Сам плавал я плохо, не тонул, конечно, на воде держался, но до сих пор Соть по глубине не переплывал.
Так вот, бежал по мосту и думал, как ее вытаскивать. Кажется, утопленников надо за волосы доставать, так удобнее. Или по затылку стукать, чтобы не барахтались. А искусственное дыхание прямо на плаву делать, в школе рядом с кабинетом НВП как раз такие плакаты есть, там все объясняется.
Правда, я сильно сомневался, что смогу все эти мероприятия осуществить, но не стоять же истуканом? Человек тонет, надо что-то делать.
Я добежал до конца моста и почти спрыгнул с насыпи, но услышал:
— Стой!
Дюшка махал руками, указывал на реку.
Я посмотрел.
Девчонка всплыла на середине, всплыла и теперь догоняла кусок хлеба. Интересный у нее стиль плавания был, очень быстро, и кажется, что руки и ноги не двигаются, только голова над водой. Понятно, спасать ее не надо, она сама кого хочешь спасет. Я направился обратно к Дюшке.
Пацан продолжал висеть на иве, он никак не мог выбраться на скользкий берег, срывался и снова повисал на кусте, на осиное гнездо издали походил.
Девчонка тем временем догнала хлеб и теперь возвращалась. В этот раз она плыла наискосок против течения, но скорости не потеряла.
— Я же говорил — сумасшедшие! — с восторгом прошептал Дюшка. — Настоящие!
— Ну…
Мне почему-то не хотелось, чтобы девчонка была ненормальной. Пусть немного странной, из Эстонии, но не ненормальной. Хотя я с ней и не знаком совсем, мне-то что…
— Почему сумасшедшие? — спросил я.
— Ты бы поплыл за куском хлеба? — спросил Дюшка.
— Я? Нет. Но, может, у них в Эстонии другие обычаи.