Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— И куда они делись? — неосторожно спросил я.
— Не знаю, — ответил Дюшка. — Исчезли. Точно вышли все из дому… И всё. Ни вещей не взяли, ничего. А в одном доме радио играло…
Вот всегда так. Стоит куда-то отправиться, как сразу найдется такой вот рассказчик. И история про пропавшую деревню — мимо не проехать.
— Милиция искала-искала, но никого не нашла. А потом глядят, а на церкви все купола почернели.
Как-то похолодало. То ли ветерок подул, то ли тучка набежала, но мне надоело вот так в воде сидеть.
— Поехали дальше. — Я вытянул ноги из воды, стал натягивать кеды. — А то сейчас солнце поднимется, жарко станет, упреем, пока до поля доберемся.
— Я это к чему рассказал? — Дюшка тоже стал натягивать кеды, но делал это трудно: то ли ноги распухли, то ли кеды были давно малы. — Я к тому, что Бушнево как раз за Лосиным болотом.
— И что?
— Да так просто.
Дюшка вздохнул. Вот это мне в Дюшке не нравится. Он не такой, как в книгах, которые читает.
Хотя иногда и такой.
Поехали.
Дорога взялась в подъем, а в подъем по песку особенно трудно, крутили педали стоя, но все равно было ясно, что пора спешиваться, слишком много сил тратилось на передвижение. Дюшка ругался на бестолковых послевоенных полковников, придумавших устроить подрывное поле за горой, а я говорил, что наоборот — так оно и надо было, чтобы случайные осколки в землю втыкались и до города не долетали, все же понятно. Но Дюшка все равно ругался. А когда добрались до места, где подъем закончился, он и вообще остановился.
— Что-то у меня колесо стало спускать, — сказал Дюшка. — Ниппель сифонит, кажется, резинка вконцы растянулась.
Дюшка присел и стал проверять ниппель.
Все у него с ниппелем в порядке — больше чем уверен. Просто Дюшка перестарался со своими фильмами и книгами и сам себя напугал. В лесу и так всегда что-то чувствуешь постороннее, а после таких рассказов… Никакого полснаряда пороха ему уже не нужно, теперь повод ищет, чтобы не ехать.
— Не знаю… — Дюшка с сомнением тыкал пальцем в покрышку. — У меня камера клеена четыре раза, сопрела, наверное…
Не хочет дальше ехать, подумал я, придумывает, как лучше назад вернуться. Чтобы не стыдно. Нет уж. Проснулись чуть свет, десять километров по лесу тащились, теперь назад?
— Добрались почти, — сказал я. — Чего поворачивать?
— А если грыжа сядет? Придется пешком. Домой только под вечер вернемся, а то и затемно…
— Ничего, — успокоил я. — У меня аптечка есть, я ее всегда с собой вожу.
С этим спорить было сложно.
Километра через два прибыли на место.
Подрывное поле узнать легко: лес тут другой. Вот идут вполне себе обычные сосны по голубоватому мху, а потом раз — и все поменялось. Деревца хоть и высокие, но худые и какие-то временные, что ли. А мох растет клоками, и не синий он совсем, а белый.
И заблудиться тут легко, потому что лес одинаковый, так что я сразу заметил, где солнце, — на всякий случай. Мы углубились в подрывное поле, а потом повернули к северу и с километр тащились по лесу. Велосипеды катили рядом с собой. Дюшка вздыхал, озирался, сверялся с компасом и то и дело говорил, что мы, кажется, заблудились, а он вот-вот вывихнет ногу, потому что у него с детства был подвывих. Но довывихнуть ногу ему не удалось, вышли к реке.
Сендега неширокая, но дно торфянистое. И шишек много на дне, сучков разных, поэтому приходится в броднях переходить. Дюшка трусил и искал причины вернуться, мне это надоело, я натянул бродни и перебрался на другой берег. Сапоги снял и перебросил Дюшке. Теперь у него выбора не оставалось: одному возвращаться домой страшно. Дюшка перебрался следом, конечно же, оступился, зачерпнул воды, запричитал.
Никаких снарядных гильз, заполненных порохом, мы не нашли, хотя лес на другом берегу Сендеги рос точно такой же, невысокий и кривой. И мох такой же. Ну разве что кочки чуть повыше и позапинучее. Мы бродили между кочками, высматривая снаряды, только все зря. Не было тут ничего. А если и залетало, то собрали до нас.
Дюшка тоже это понимал и несколько раз вздыхал, что погода портится, хотя она на самом деле ничуть не портилась.
— Портится-портится, — настаивал Дюшка. — Это с виду ясно, а тучи собираются в верхних слоях атмосферы. Я прогноз слышал — гроза сегодня вполне возможна.
Но я решил Дюшку проучить. Чтобы больше снарядов искать не хотелось да по лесам шастать.
— Надо получше проверить, — сказал я. — Снаряды могли и дальше улететь, туда, к болоту. Давай сходим.
— Заблудиться можно…
— У тебя же компас, — напомнил я.
— Ладно, сходим. Только к Сендеге надо сначала вернуться.
— Зачем? — не понял я.
— Велики проверить, — продолжал юлить Дюшка. — А то мало ли.
— Так здесь нет никого. А спрятали мы хорошо…
— Все равно, надо посмотреть.
— Хватит, а! — Я поглядел на Дюшку злобно. — Кто твой «Салют» украдет? У нас в городе таких два всего, если и украдешь, все равно не покатаешься. Так что пойдем снаряды искать.
Дюшка не стал спорить в этот раз, и мы отправились дальше. Шагали в направлении болота. Молчали, слушали лес. Лес как лес. Потом Дюшка остановился. А я еще шагал. Наткнулся на него, но мы не упали.
— Что это? — спросил я.
— Не знаю…
Голос его дрогнул. Было отчего, если честно. У нас под ногами лежала широкая, метра в полтора выжженная полоса.
— Пожар, что ли? — предположил я и сразу понял, что это глупо, никакой пожар не горит так.
Ровно.
Очень ровно, границы этой полосы были аккуратные и точные, словно их прочертили по линейке или, вернее, по трафарету. Рубеж.
За черной границей лес продолжался и продолжался мох, все как обычно.
Дюшка потрогал черную полосу носком ботинка.
— Похоже, оно… вымерзло, — сказал Дюшка.
А я не знал, что сказать. Такого я раньше не видел. Года два назад в конце июля случился настоящий заморозок, утром проснулись, а весь огород повял — и морковь, и свекла, и капуста. Морковь и свеклу собрали какую есть, а капусту всю на выкид. Но тут все было по-другому.