Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
— Пеньки — это очень важно, — стал рассказывать Дюшка. — Понимаешь, при подпространственном переходе есть некоторый шанс оказаться внутри массы материи, поэтому, прежде чем завершить переброску, надо расчистить точку назначения. Обычно это делают с помощью плазмы, она похожа на шаровую молнию…
Я стал демонстративно не слушать, но Дюшку это не смутило, и он мне еще долго и вкрадчиво рассказывал. Про особенности нуль-транспортировки, искажения пространства, про глубинные сканеры материи, и квантовые эффекты, и какой-то миноносец американский, про который в «Уральском следопыте» писали, не хотел ведь слушать, про одну старушку из Коткишева, которая пошла по грибы, а вернулась через тридцать лет ни на день не постаревшей, а нейтрино вообще на своем пути ничего не замечает.
— Что делать-то будем? — спросил Дюшка.
— То есть?
— Они не туристы, они здесь уже живут. И ситуация не очень хорошая.
Тут я не спорил, Дюшка прав. Это не просто странно, это опасно. Конечно, про пистолет Дюшка завирает, про пришельцев я лучше помолчу, но вот «Ява»…
В конце-концов, это опасно. Для этих ребят в первую очередь. Ладно мы знаем, так и продавщицы тоже знают. И вот они наверняка разболтают про «Яву», слух-то пойдет, а у нас на Восьмом заводе две бригады химиков, между прочим. Они вполне могут посчитать эту парочку легкой добычей, прибьют, в старицу бросят, ищи потом.
— Надо все-таки сообщить Кондратьеву, — сказал я.
— Ты же сам говорил, что он нас на учет поставит, — напомнил Дюшка.
— Учет не учет, а положение нехорошее. А если химики их решат ограбить? Сейчас по городу болтовня про мотоцикл пойдет, кто-нибудь да решит их пощупать…
— Точно, — сказал Дюшка. — Это может быть, может. Папка говорил, что Бачурин как раз с зоны откинулся… Да я сам его видел, ходит как волк, зыркает по сторонам, весь в наколках…
— Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно.
— Как? Вот так просто прийти… или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка есть…
— Не знаю как, но сообщить надо.
— Давай так, — начал Дюшка. — Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра?
— Почему послезавтра?
— А завтра мы сами за ними посмотрим. — Дюшка подмигнул.
— Как это? — спросил я.
— Понаблюдаем, — пояснил Дюшка. — Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного?
— Некрасиво, — возразил я. — Подглядывать.
— Подглядывать — некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать.
— Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина?
Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор.
— Топор возьму, — сказал он. — И винтовку. Ты же хорошо стреляешь.
— Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь…
Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся.
— В ухо ему стрельнешь, — посоветовал Дюшка. — А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано.
Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину…
— Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас.
Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Тенистой, в зеленом доме.
— Погоди, Вадь! — Дюшка схватил меня за руку.
— Что еще?
— Погоди! — Дюшка замотал головой. — Да успеем мы Кондратьеву все рассказать… Давай… Давай так — загадаем. Встанем на перекрестке, и если первый встречный будет наш знакомый, то мы завтра идем на реку. А если незнакомый, то к Кондратьеву.
— Чушь, — сказал я.
— А чего ты боишься? — спросил Дюшка. — У нас в городе десять тысяч человек живет, шанс, что нам встретится именно знакомый, мал. Ты ничем не рискуешь. Соглашайся, Вадь!
Я согласился.
Мы установились на углу Пионерской и Кировской и стали ждать. Долго не пришлось, сегодня ведь был день Дюшки, через три минуты со стороны школы показался Котов.
— Я же говорил! — торжествующе сказал Дюшка. — Завтра с утра на реку.
Подошел Котов, посмотрел на нас со своим обычным пренебрежением, выплюнул:
— Заплесневело выглядите.
— Пойдем завтра на реку, — предложил Дюшка. — Есть одно важное дело.
Это мне в нем тоже не нравится. То есть больше всего не нравится. Я думаю, что это качество — самая отрицательная его черта. Вот мы с ним говорим о каких-то серьезных вещах, спорим, что-то сделать планируем. И вдруг появляется человек, к делу совсем не относящийся, и Дюшка в три секунды выкладывает ему все планы и приглашает идти в экспедицию вместе.
Так же случилось и сейчас. Стоило Котову так чуть-чуть презрительно улыбнуться, как Дюшка вывалил ему все. Про брата с сестрой, про «Яву», про шпионский нож и секретную кобуру, про то, что мы собираемся на реку выслеживать врагов, и про то, что нам остро необходим такой человек, как Котов, и его фотоаппарат «Зенит».
Я моргал и делал знаки лицом, что нам не нужен Котов и что без его фотоаппарата мы как-нибудь перетопчемся, но было поздно — Дюшка все быстро и обстоятельно выболтал.
— Не знаю… — поморщился Котов. — История бредовая… — Тут он поглядел на Дюшку. — Но мне все равно завтра делать нечего, — добавил Котов. — Так что я с вами схожу.
— И фотоаппарат прихвати, — напомнил Дюшка. — Надо их наконец заснять.
Глава 5. Анна
Котов притащил «Зенит» и к нему длинный тяжелый объектив, выглядело это серьезно — не просто пионеры балуются, а камера смотрит в мир. Дюшка вызвался тащить эту тяжесть на себе, но Котов не доверил. Сам Дюшка все-таки захватил воздушку, хотя и спрятал ее в брезентовый чехол для удочек.
От моста двинулись по левому берегу. Всю дорогу Котов смеялся надо мной. Над Дюшкой нет, Дюшка для него не годился даже как объект насмешек.