Звездолет с перебитым крылом
Шрифт:
Самый краешек берега, река с изгибом, деревья. Левая часть снимка съедена белизной, а на правой над рекой висит яркий шар. А на некотором расстоянии от него еще один, поменьше.
— И что это значит? — не понял я.
— Похоже на гало, — пояснил Котов. — Природное явление. Это когда вокруг солнца круги. Иногда это совпадает с повышенной влажностью и объектив это ловит. Тогда образуется как бы световой купол, и создается впечатление, что на небе не одно солнце, а несколько…
— И что? Ты же сам говоришь — природное явление. Если природное явление, то чего удивительного?
— Природное, это да… — Котов проморгался. — Я про него в журнале читал, вживую никогда не видел. Как-то со льдом в атмосфере связано. Причем, кажется, оно крестообразное…
Котов достал лупу и стал разглядывать фотографию.
— Смотри. — Котов сунул фото мне под нос.
Много света, это точно. И при желании можно увидеть крестообразность — между маленьким и большим пятном вроде как протянута тоненькая световая жилка. А можно и не увидеть.
— Раньше считалось, что гало — это знак беды, — сказал Котов.
Еще один, подумал я. Знаковидец и предчувствователь. Я вот ни в чем никаких знаков не вижу, пусть хоть черная кошка через дорогу перебегает, я не сворачиваю. И на люки водосточные без опаски наступаю. И по дереву не стучу.
— Гало предвещает наступление тяжелых времен, — заметил Котов мрачно. — Это и в «Слове о полку Игореве» сказано.
— Ты что, туда же? — испугался я. — Читателем стал? «Слово о полку Игореве» осилил?
Котов усмехнулся:
— Нет, не читал, что я, Дюшка какой? Журнал «Советское фото», там про это заметка печаталась. Так вот, перед набегом половцев в небе целых четыре солнца сияли. Четыре. Во как.
Котов указал пальцем в потолок, точно там эти солнца крутились.
— Ты еще про грибы расскажи, — хмыкнул я. — Что грибы к войне лезут, а сова к гусеницам кричит.
— Сова не к гусеницам, — возразил Котов. — Сова к колорадским жукам. Если долго ухает, значит, жуков много вылупится.
Котов снова стал разглядывать фото.
— А ты что думаешь? Про Анну и ее брата?
— Ничего не думаю, — ответил Котов. — Они же вам сказали — отец их сюда на каникулы отправил, сам за ними скоро приедет. Вот и все объяснения. Слушай, Вадим, вот что я сейчас сделаю… — Котов почесал себя фотографией по носу. — Я сейчас к Геннадий Иванычу схожу, — сказал он. — У него увеличитель помощнее моего, может, еще чего из пленки вытянем… Хотя зачем? — Котов поглядел на меня.
— То есть как зачем? Узнать…
— Что узнать? — щурился Кот. — Ну, Дюшка понятно, он «Трех мушкетеров» перечитанный, но ты же нормальный человек. Ты-то что хочешь узнать? Что вы ко всем лезете, а? Живут люди, не трогают никого, а вы…
Котов умный. У него отец инженер, мама бухгалтер, и сам Котов считать умеет. И думать.
— Нечего узнавать, — повторил Котов. — Дайте людям покоя.
Котов умный, Котов прав. Чего мы взбесились, на самом деле, не надо лезть, пусть отдыхают, не деревенщина мы, точно.
— Хорошо, — сказал я. — Ты к Геннадию Ивановичу тогда, а я тоже побегу, мы встретиться договорились…
— С кем?
— С ними. С Анной и братом ее.
— А, понятно…
Я вернул фотографии Котову, направился к лестнице.
— Вадим, — позвал Котов.
— Что? — обернулся я.
— Не знаю… — Котов поморщился. — Ты думаешь, я вчера струсил?
Он подошел поближе. Я не ответил. Потому что именно так я и думал.
— Я не струсил, — сказал Котов негромко. — Понимаешь, я не струсил, я вдруг увидел…
Котов обернулся, но за спиной у него не было никого.
— Этот пацан… — Котов совсем зашептал: — Этот… Марк его зовут, значит… Он был готов меня убить. Точно тебе говорю.
Глава 6. Тени
Марк сидел на широких перилах, рядом стояла трехлитровая банка с томатным соком. Банка открытая, и сока в ней болталось на две трети, а лицо у Марка было красное и сонное, видимо, сока напился.
Анна сидела на несущем мостовом брусе и ела сухие печенья из газетного пакета. Я ненавидел такие печенья, пухлые, квадратные, не сладкие и не соленые, никакие, но в нашем магазине только такие и продавались, да еще «Чайное» иногда. Но Анна эти печенья ела с удовольствием. Сидела и ела, соком томатным иногда запивала.
Интересно, они что, всегда едят? Я одного такого человека знаю, Ленюшку Зотова. Он тоже всегда ест, а когда съедает все у себя дома, идет по соседям, но соседям он давным-давно надоел, они его не пускают. Ленюшка пьяница, денег у него нет, и он приучился питаться всем подряд: иргой, клевером, щавелем, горошком из акации, ворованной морковью. Как его ни увидишь, он все время жрет, а при этом худой.
Анна и Марк тоже тощие, но не как Ленюшка. Ленюшка гнилой, видно, что ткни и посыплется, а эти другие. Собранные. Тот же Марк тощий, а из стеклянной банки пьет, как из стакана. То есть он ее одной рукой за горлышко берет и пьет. А внутри сока три литра. Фехтованием, наверное, занимается. У нас в классе Тельнов на фехтование ходит, так его на руках никто положить не может, пусть хоть старшеклассники пробуют, — кисти железные.
— Много томатного сока пить вредно, — сказал я Марку. — Может живот заболеть.
— Да мы чуть, — ответил Марк. — Банку. Вчера сливового выпили, очень-очень, пока голова не заболела. А березовый? Ан, березовый, да?
— Как бы да, — кивнула Анна. — Мне виноградный еще.
— Виноградный и мне еще, — согласился Марк.
— Ты с виноградного уснул, как ежик.
— Да с виноградного любой уснет. — Марк отхлебнул томатного. — Скажите? — Он посмотрел на Дюшку.
— Я от меда засыпаю, — сообщил Дюшка. — А от сока не засыпаю.
— А я от сметаны сплю, — сказал я. — И от сгущенки, если сразу полбанки навернуть.
— А можно сгущенку найти? — Марк поставил на перила банку. — Можно?!
У нас три банки в погребе за солеными огурцами спрятаны, но это на Новый год — мама их сварит и сделает «Муравейник», как раз и грецких орехов пришлют. Я люблю «Муравейник», особенно если его не из печенья сделать, а из сухарей, а еще лучше из коржиков.
— Я могу достать, — тут же сказал Дюшка. — У отца могу попросить, он найдет. Но не сразу, неделю надо подождать.